— Я считаю — это даже к лучшему, что подобные дурачества вымерли, — насупившись, проговорил Эстик. Насмешка над пуританами явно покоробила его.
— А при дворе много танцуют? — преодолевая застенчивость, спросил юный Тремайн.
— Как вам сказать? — замялась Дона. — Приезжайте в Лондон и вы все увидите сами. Когда мы с Гарри вернемся, я подыщу вам невесту.
Но такая перспектива не прельстила Тремайна. В его глазах Дона читала собачью преданность и отчаянный призыв… «Лет через двадцать Джеймс будет в его возрасте, — почему-то подумала она. — Рано утром он будет прокрадываться в мою комнату, чтобы рассказать о своей очередной проделке. А все, что сейчас происходит, отойдет в прошлое и будет забыто… Нет, юношеский блеск в глазах Джеймса разом напомнит мне сегодняшний день, и я расскажу ему, как однажды почти до полуночи продержала за ужином двенадцать мужчин, чтобы единственный человек, которого я когда-либо любила, смог вернуться во Францию и навсегда исчезнуть из моей жизни».
На другом конце стола Рокингэм вполголоса убеждал в чем-то Гарри.
— Гром и молния! — хлопнув себя по лбу, крикнул наконец Гарри. — Этот мошенник — твой слуга, Дона, так до сих пор и не вернулся. — С размаху он так грохнул кулаком о стол, что подскочили стоявшие на нем стаканы. У Годолфина вино выплеснулось на кружевной галстук.
— Я знаю, — улыбнулась Дона. — Но какое это имеет значение, если мы прекрасно обходимся и без него?
— Послушай, Джордж, — перекрывая шум за столом, крикнул Гарри. — Как бы ты поступил со слугой, который где-то шляется по ночам, в то время как его хозяин принимает за ужином гостей?
— Мой дорогой Гарри, — снисходительно ответил Годолфин, — естественно, я бы уволил его.
— И хорошенько вздул в придачу, — поддержал Эстик.
— Все бы ничего, — не унимался Гарри, — да этот прощелыга — любимец Доны. Он не вылезал из ее спальни, пока она болела. Ты бы стерпел такое, Джордж? Ты бы позволил, чтобы твоя жена держала в горничных мужчину и заставляла его прислуживать ей в спальне?
— О чем ты говоришь! — возмутился Годолфин. — Из-за деликатного положения, в котором находится леди Годолфин, она не допускает до себя никого, за исключением своей старой няни и меня, разумеется.
— Прелестно! — захлопал в ладоши Рокингэм. — Как это патриархально и трогательно. Ваша супруга являет полную противоположность леди Сент-Коламб, которая вовсе пренебрегает услугами служанок. — Он отвесил легкий поклон в сторону Доны и, подняв свой бокал, словно невзначай осведомился: — Как вам понравилась прогулка, Дона? Не сыро ли было в лесу?
Дона не удостоила его ответом. Годолфин взглянул на нее с опаской: если Гарри действительно позволяет своей жене развлекаться со слугами, то он наверняка станет предметом пересудов в графстве. Глубоко задумавшись на сей счет, Годолфин вдруг вспомнил того дерзкого грума, что правил каретой Доны, когда она приезжала к ним на чашку чая.
— Как ваша супруга переносит эту жару? — участливо обратилась к нему Дона. — Поверите ли, я так часто вспоминаю о ней!
Но она так и не разобрала его ответа, потому что слева к ней склонился Филипп Рэшли и хрипло прошептал ей на ухо:
— Голову даю на отсечение, но я раньше где-то видел вас, дорогая леди. Вот незадача — никак не могу вспомнить, где и когда. — И он перевел взгляд на свою тарелку, сосредоточенно двигая бровями, будто это упражнение помогало ему освежить память.
— Еще вина для мистера Рэшли, — распорядилась Дона. С самой обворожительной улыбкой она придвинула к нему полный бокал.
— И у меня тоже такое чувство, что мы с вами где-то встречались, — понизив голос, сказала она. — Но, вероятно, это было лет шесть назад, когда я приезжала сюда после свадьбы.
— Нет, готов поклясться, что нет, — задумчиво качая головой, сказал Рэшли. — Кажется, я понял: все дело в интонациях вашего голоса. Не так давно я уже слышал его.
— И неудивительно, — вступил в разговор Рокингэм. — Дона производит подобное впечатление на большинство мужчин. После получасового разговора с ней вам начинает казаться, что вы знали ее всю жизнь. Погодите, мой любезный Рэшли, мысли о ней не дадут вам еще уснуть ночью.
— Ваше утверждение, полагаю, основывается на собственном опыте? — ревниво вмешался Карнетик. Они смерили друг друга пристальными взглядами, после чего Рокингэм торжествующе улыбнулся, поглаживая кружева у себя на запястье.
«Как я ненавижу его! — с содроганием подумала Дона. — Ненавижу эти узкие кошачьи глаза, многозначительную улыбку. Ему доставляет удовольствие, когда кто-то ставит наши имена рядом».
— Вы бывали когда-нибудь в гавани Фой? — неожиданно поинтересовался Рэшли.
— Нет. Насколько я помню — нет, — не моргнув глазом, сказала Дона. Рэшли залпом осушил свой бокал, озадаченно тряся головой, затем снова обратился к ней с вопросом:
— А вы слышали о том, что меня ограбили?
— Да, конечно, — сокрушенно проговорила Дона. — Какое ужасное потрясение для вас! Доходили с тех пор какие-нибудь вести о вашем корабле?
— Нет, ни слова, — с горечью сказал он. — И немудрено. Он, вероятно, стоит в каком-нибудь французском порту, измененный до того, что не осталось и примет, по которым можно было бы опознать его. Вот что происходит, когда двор кишит иностранцами, а сам король, как говорят, по-французски объясняется свободнее, чем по-английски. Но я рассчитываю сполна расплатиться сегодня ночью за все разом.
Дона посмотрела украдкой на часы над лестницей. До полуночи оставалось двадцать минут.
— А вы, милорд? — повернулась она к Годолфину. — Вы тоже принимали участие в этой истории с пропажей корабля мистера Рэшли?
— Да, мадам, — натянуто ответил он.
— Надеюсь, вы не пострадали?
— К счастью, нет. Мошенники поспешили показать нам свои пятки. Как все французы, они предпочли удрать, нежели встретиться в честном бою.
— А их предводитель? Он действительно оказался воплощением жестокости, о чем вы мне толковали в прошлый раз?
— О мадам, даже в тысячу раз хуже. Это самый бесстыжий, кровожадный и злонамеренный негодяй, какой когда-либо попадался мне на глаза. Мы выяснили, что в каждое плавание он берет на борт своего корабля множество женщин. Большинство из этих погибших созданий было украдено им из наших окрестных деревень.
— Да, на борту «Мерри Форчун» находилась женщина! — с негодованием воскликнул Филипп Рэшли. — Я сам видел ее на палубе так же ясно, как вижу теперь вас. У этой нахалки была кровь на подбородке, а спутанные волосы упали ей на глаза. Вероятно, какая-нибудь шлюха из французского порта.
