Ознакомительная версия.
Еще, велел он себе. Еще!
Радуясь каждому новому открытию, он безжалостно сорвал с нее платье. И обнаружил под ним кое-что еще.
Под платьем у нее оказалось нечто нежное, кружевное, того же цвета, что и платье, наполовину спущенное с нее, задравшееся на бедрах… Протяжно вздохнув, он сел на пятки и потеребил кружевную подвязку.
— Натали!
Натали чувствовала себя такой слабой, что едва могла открыть глаза. Когда же она их открыла, то увидела только его. Отблески пламени плясали в его темных волосах, глаза стали почти черными. Она потянулась к нему; ей показалось, будто из ее руки вытащили все кости. Он нежно поцеловал ей руку. — Как я рад, что ты носишь нижнее белье, которое сама же и выпускаешь! Губы у нее дрогнули. Ей почти удалось рассмеяться, как вдруг он быстрым движением дорвал первую подвязку. Она успела лишь беспомощно пискнуть.
— И какая ты красивая… — Миг — и вторая подвязка последовала за первой. — Ты лучше всех рекламируешь свою продукцию. — Не сводя с нее глаз, он стал спускать чулки с бедра, колена, лодыжки.
Перед глазами стоял туман. Она не видела его, только чувствовала. Неужели можно так остро чувствовать? Каждое его прикосновение скользит по ней, как тень, и оставляет ее совершенно беззащитной. Она даст ему все, чего он хочет, только бы он не прекращал ласкать ее!
От камина шел ровный несильный жар. Но жар от камина казался ничем по сравнению с медленным огнем, который он в ней разжигал. До ее слуха доносилась музыка — издали и приглушенно, как будто из длинного, обитого бархатом туннеля. Она стала фоном для ее собственного прерывистого дыхания. Аромат цветов и свечного воска, его вкус и вкус вина, который сохранялся на языке, — все сливалось воедино в восхитительном опьянении.
Потом он просунул палец под кружевную резинку, медленно подводя ее к очагу возгорания, а потом и обдав жаром.
Она взорвалась фейерверком, затрепетав, задрожав, забившись. С ее губ сорвалось его имя, хотя она не сознавала, что говорит и что делает. Взлетев на самый верх, она прильнула к нему. Потом ее подбросило еще выше — и она спустилась на землю совершенно опустошенная.
Ей хотелось сказать ему, что она пуста, должна быть пустой. Но он, отшвырнув в сторону шелк и кружева, заглушал все слова, которые она пыталась сказать, своими ласковыми, терпеливыми и мучительными поцелуями.
— Я хочу заполнить тебя, Натали. — Ненадолго он отстранился; нежно уложив ее на ковер, стал раздеваться сам. — Всю тебя — всем мною. — В ушах у него стучала кровь; губы, а за ними и пальцы отправились в путь вверх по ее ногам. Он снова распалял ее, наблюдая, выжидая, когда она снова воспламенится.
Увидев, что в ней зарождается новая мощная волна, услышав ее крик, он проник в нее.
Сдерживаться было трудно, больно и вместе с тем очень сладко. С трудом преодолевая желание поскорее добраться до финиша, он любовался ее глазами — шальными, с поволокой.
Захваченная мощным вихрем, задыхаясь, она схватила его за руки. Когда их пальцы снова сплелись, ей показалось, что у нее сейчас разорвется сердце. Она не сводила с него изумленного взгляда; с каждым новым толчком они взлетали все выше и все больше сближались. Потом она подлетела к краю обрыва и ринулась вниз, перейдя в свободный полет. Его губы нашли ее, и он прыгнул с обрыва вместе с ней, шепча ее имя.
На следующее утро Натали дважды ловила себя на том, что поет в кабине лифта. Оба раза она откашливалась, перекладывала портфель в другую руку и притворялась, что не замечает любопытных взглядов спутников.
Ну и что? — думала она, поднимаясь на свой этаж. Что такого, если ей хочется петь и танцевать? Она влюблена. Что здесь плохого — спросила она себя, когда лифт остановился на тридцать первом этаже, выпуская других пассажиров. Влюбляться можно всем, всем можно чувствовать себя так, словно они летят по воздуху и ноги их больше никогда не коснутся земли. Всем можно чувствовать, что воздух никогда еще не был ароматнее, солнце никогда не светило ярче. Какое чудо — любовь! Странно, почему она еще ни разу в жизни ни в кого не влюблялась…
Улыбнувшись во весь рот, она подумала: это потому, что раньше у нее не было Рая.
Она испугалась, когда поняла, что таится в ее сердце. Как глупо! Как трусливо и нелепо бояться любви — даже на секунду!
Если любовь делает женщину уязвимой, смешной, если от любви кружится голова, что тут плохого? Любовь делает женщину сильной и слабой одновременно. Просто раньше она этого не понимала.
Мурлыча себе под нос, она вышла на своем этаже и только что не протанцевала всю дорогу до кабинета.
— Доброе утро, мисс Флетчер. — Морин украдкой посмотрела на часы. Она не собиралась выговаривать начальнице, но для Натали Флетчер неслыханно опаздывать даже на три минуты!
— Доброе утро, Морин, — только что не пропела Натали, протягивая помощнице букет нарциссов.
— Ах, спасибо! Они чудесные.
— Сегодня утром у всех должны быть нарциссы. У всех поголовно! — Натали тряхнула головой, разбрызгивая капли воды. — Сегодня прекрасный день, правда?
Хотя сегодня день выдался серенький и дождливый, Морин с удивлением обнаружила, что улыбается в ответ.
— Классическое весеннее утро. У вас на десять запланировано селекторное совещание с Атлантой и Чикаго.
— Знаю.
— А мисс Маркс просит вас после совещания уделить ей немного времени.
— Отлично!
— Кстати, в одиннадцать пятнадцать вас ищут в головном магазине — сразу после встречи в десять тридцать с мистером Готорном.
— Никаких проблем.
— Вы обедаете с…
— Сейчас! — крикнула Натали, скрываясь в кабинете и впервые в жизни не налив себе кофе. Сейчас кровь у нее бурлит и без кофеина. Она повесила пальто, отставила в сторону портфель и подошла к сейфу, спрятанному за абстрактной картиной.
Достав из сейфа пару дисков, она села за стол, чтобы набросать служебную записку Дирдре.
Час спустя она с головой погрузилась в работу: спрашивала, отвечала, торопливо записывала что-то в блокноте. Она одновременно общалась по селектору с представителями трех филиалов.
— Свою визу пришлю по факсу в течение часа, — обещала она сотрудникам в Атланте, — Доналд, постарайся выкроить время и успеть вместе со мной в головной магазин — в одиннадцать пятнадцать. Наши вопросы можем обсудить по пути.
— В одиннадцать тридцать у меня совещание с отделом маркетинга, — ответил он. — Попробую передвинуть его на после обеда.
— Буду тебе очень признательна. Мне нужны вырезки со всеми рекламными объявлениями и газетными статьями в Чикаго. Можешь запросить факсы, но лучше раздобудь оригиналы. После обеда я свяжусь с Лос-Анджелесом и Далласом; завтра к концу дня у нас будет полная картина положения дел во всех филиалах.
Ознакомительная версия.
