— А ведь ты прав, мой херувим, — проговорила медленно, с раздумьем, Мира Степановна, — ну до чего ж ты умный у меня!
— Стараюсь, — подобострастно улыбнулся тот и спросил безо всякого перехода: — А что-то я не вижу второй день Захара Ильича, не захворал ли?
— Именно захворал, — коротко ответила главный режиссер и быстро пошла прочь.
— Хотя вчера он вроде промелькнул…
— Где? Когда? — оглянулась Мира Степановна. — Не было здесь его вчера. У него от жары подскочило давление. Я на дачу его отвезла. Пусть свежим воздухом подышит.
Муж главного режиссера зарубинского театра был актером, что само по себе не являлось сенсацией. Все главные режиссеры женятся на актрисах. Ну а коль скоро в Зарубинске главный режиссер — женщина, то почему бы и ей не следовать примеру коллег-мужчин? Вот и она «женилась» на актере. Ее супруг — Захар Ильич Чулков — так прямо всем и говорил: «Я вышел замуж за Миру Степановну и не скрываю этого». Мира Степановна при этом улыбалась довольной улыбкой. Муж был покладистым, услужливым и очень хозяйственным субъектом — сам готовил и даже умел квасить капусту, чем очень гордился. К своей супруге относился с величайшим почтением. Да это и понятно — он был всего лишь штукатуром-маляром, когда встретил на своем жизненном пути эту властную женщину, руководившую театром. И мечта стать артистом овладела им всецело и полностью. Из всей ремонтной бригады, занимавшейся отделкой зрительного зала, он единственный оставался на репетиции и был замечен режиссером и принят в труппу, во вспомогательный состав. Конфеты и цветы довершили начатое и привели к желаемому результату — Мира Степановна «женилась» на юном даровании. Захар Ильич был моложе ее лет на десять, но других желающих стать ее мужем не находилось — Мира Степановна была нехороша собой, так что брак заключили к обоюдной выгоде. Лет через пять после женитьбы Мира Степановна присвоила супругу звание заслуженного. Карьера стоила бывшему штукатуру очень дорого. Жизнь с нелюбимой и крайне деспотичной женщиной привела его к регулярным запоям. Вот и теперь — он не явился даже на сбор труппы.
«Должно быть, мне показалось, что я видел его мельком» — так думал заведующий труппой, расставшись с главным режиссером. На губах его все еще блуждала подобострастная улыбка, когда он шагал по внутреннему дворику театра, направляясь к артистке Дроздовой.
Как он к думал, Инга собирала чемоданы.
— Инга Савельевна, не торопитесь, я прошу вас!
— Чего мне ждать? — глотала слезы Инга. — Чтобы она меня в тюрягу засадила?! У нее связи, а я что? Букашка. Я никто перед ней. Никто, ничто и звать никак. Она меня проглотит — и не подавится. Вы понимаете?
Инга бросила пластиковый пакет с одеждой на старый диванчик и вскричала:
— Я жить хочу! А здесь я сдохну! Она сожрет меня! Она из вас изо всех уже кровь выпила, ходите туг, как привидения бесплотные, улыбаетесь по-дурацки… Даже не замечаете, во что вы превратились рядом с этой вампиршей. А вот я не хочу! Не хочу и не буду! И не надо меня уговаривать, я не останусь!
— Молодо-зелено, — улыбнулся Аркадий Серафимович, — вечно вы, молодые, рубите сплеча. Вы хотя бы выслушайте мои аргументы.
— Ну, — не очень-то любезно разрешила Инга и с раздражением плюхнулась на диван.
Аркадий Серафимович присел на стульчик и, ласково глядя ей в глаза, заговорил:
— Разве вы не хотите, чтобы нашли убийцу? Вот вы уедете, устроитесь в другой театр, а на душе будут кошки скрести — в Зарубинске-то считают убийцей вас! Они еще и анонимку настрочат вашему новому руководству, всю карьеру загубят вам.
— О Господи, да что же здесь за люди? — вздохнула Инга.
— Театр, — развел руками завтруппой, — сами же говорили, что мистическое заведение. Так что уж лучше вам здесь пробыть до конца следствия. Бояться вам нечего — улик против вас нет, одни голословные заявления. Покушаться на вашу свободу никто не собирается.
— Она же выгонит меня приказом. По статье!
— Это я на себя беру. Не выгонит. Еще и роль даст. Вот увидите.
— А почему я должна верить вам? — спросила Инга. — Каков ваш интерес в этом деле?
— Я проработал здесь всю жизнь. И я хочу, чтобы театр стал таким, как прежде, до прихода сюда Завьяловой. Я хочу, чтобы здесь было творчество, а не интриги и не склоки. И уж тем паче не убийство.
— Предположим. Ну а зачем, скажите, в таком случае вам нужна я? Не одна же забота о моем имидже заставляет вас просить меня остаться здесь?
— Вы правы.
Аристархов с любопытством смотрел на девушку изучающим взглядом.
— Вы умны, — сказал он, — это необычайно импонирует мне. А вид у вас — неискушенной, наивной девочки.
— Короче, глуповатой.
— Можно и так сказать, — не отрицал Аркадий Серафимович, — и это нам на руку.
— Нам?
— Именно. Мы с вами оба заинтересованы в раскрытии убийства и в разоблачении настоящего убийцы. Человека с внешностью, подобной вашей, не опасаются, при вас спокойно могут говорить о чем угодно, а вы на ус мотайте.
— Да не будут они говорить при мне! Здесь же все трусы.
— Ну, предположим, что не все. Но на первых порах осторожничают. Вы же в театре всего несколько дней. Попривыкнут. Я вообще опасений не внушаю. Что с меня взять — старый, пришибленный жизнью человек…
— Штирлиц вы.
— Что ж, приходится. Я бунтовал вначале здесь в открытую. И я, и Лариса Родионовна, и Гриньков, и еще несколько человек. Но нам быстро заткнули рты. Мы и ушли в глухую оборону… Ну так что — остаетесь?
— Придется, — сказала Инга, опрокинув содержимое чемодана на диван. — Сыграем в сыщиков! Авось да и удачно.
Удивлению Инги, как, впрочем, и всей труппы, предела не было — ее не только не выгнали с позором из театра — ей даже дали роль! Анну Каренину! Да, да, все ту же самую Анну Каренину, оказавшуюся роковой в ее жизни. Правда, назначили вторым составом в паре с народной артисткой Нивеей Рашидовной Пуниной. Нивее Пуниной, на взгляд Инги, было в обед сто лет. И толстухой она была невероятной! Живот — как на девятом месяце. Говорили, что в юности Пунина была очаровашкой. Потом удачно вышла замуж, родила и расплылась до такой степени, что зрители открыто возмущались, видя такую тушу в роли Марии Стюарт или же Раневской в «Вишневом саде». Однако Пунина была без комплексов. Она порхала, щебетала, сюсюкала на сцене, изображая этакую инженю-кокетт, строила умилительные рожицы и, вероятно, полагала, что ей успешно удается обманывать и коллег, и публику.
Репетиции начались буквально на следующий день после похорон Тучковой.
Инга присутствовала на похоронах. Ей казалось, что убийца — а сама она не сомневалась, что Тучкову убили — непременно придет и, конечно же, выдаст себя всем своим поведением. Но сколько ни приглядывалась девушка к скорбным лицам собравшихся на прощании в зрительском фойе, ни одно из них не показалось ей ни угрюмым, ни слишком зловещим. Посторонних на прощании с погибшей актрисой было немного, и все они выглядели вполне нормальными людьми, без каких-либо психических отклонений. Инга была убеждена: убийцы — непременно психопаты, и выражение их лиц должно быть соответствующим. Супруг Тучковой сидел спиной к Инге, его лица она не сумела разглядеть, а бродить по фойе, выбирая подходящее для наблюдения место, было неудобно. Перешептывания стоявших рядом тоже не дали ничего — обсуждали, где будет отпевание и поминки, сокрушались, что ушла из жизни еще довольно молодая женщина. Никто не выдвигал никаких версий, не строил догадок, но, похоже, многие не сомневались: Тучкова не по своей воле упала с пятого этажа.
А наутро новые события вытеснили из головы девушки мысли о расследовании — ей дали роль Карениной. Придя в театр, Инга прежде всего подошла к расписанию, как это делают обычно все актеры. И увидела распределение! То-то она, поднимаясь по лестнице, ловила на себе любопытные и даже недоуменные взгляды! Но при чем же здесь Пунина?! Как они могут быть назначены на одну роль — такие разные по возрасту и по комплекции? Бред какой-то.
