– Мне очень нравится это место. А тебе, Лори?
– Ты имеешь в виду Уисперс? – уточнила она, слегка сбитая с толку неожиданной переменой темы. – Да, конечно. Здесь очень красиво и спокойно. – Она покачала головой. – Честно говоря, я не думала, что ты сможешь прожить здесь столько времени. Я думала, ты постараешься как можно скорее вернуться в Нью-Йорк.
– Иногда мне действительно не хватает суеты съемочной площадки, света софитов, камер, даже режиссерского рыка не хватает! – Дрейк негромко рассмеялся и прикрыл глаза. – Я бы солгал, если бы сказал, что это не так. Но если говорить совсем откровенно, возвращение к доктору Хембрику – к внезапным поворотам его жизни, к его постоянным романам с медсестрами и пациентками – меня немного пугает. Собственно говоря, я никогда не хотел играть эту роль, но…
– Не хотел? – переспросила Лори. Должно быть, прозвучавшее в ее голосе удивление заставило Дрейка приоткрыть один глаз.
– Нет. Не хотел, – ответил он.
– Тогда как? Почему?..
– Это Сьюзен уговорила меня поехать на пробы.
При звуке этого имени Лори напряглась, но на этот раз Дрейк оставался относительно спокоен и, похоже, был не склонен погружаться в меланхолию.
– Я отправился туда, и оказалось, что я им прекрасно подхожу, – продолжал он. – На пробах меня заставили целовать актрису, которая в то время была ведущей, и режиссер решил, что вместе мы смотримся превосходно. Не успел я оглянуться, как уже получил эту роль. Впрочем, тогда я даже не представлял, во что вляпался.
– А какие роли ты хотел бы играть, Дрейк?
– Как все серьезные актеры, стремящиеся к подлинному профессиональному успеху, я мечтал играть в театре. Но еще больше мне хотелось заниматься режиссурой – ставить спектакли, пьесы… Увы, живя в Нью-Йорке, я довольно скоро понял, что человек должен, в первую очередь, есть, пить, оплачивать счета и делать многое другое, а не предаваться грезам… – На сей раз в его смехе послышалась горечь. – Вот как получилось, что мне пришлось взяться за эту роль и работать, работать, работать… вместо того чтобы посещать актерские классы, к чему я стремился.
Забывшись, Лори сочувственно погладила его густые пепельно-русые волосы. Сейчас она не видела ничего странного или угрожающего в том, что голова Дрейка лежит у нее на коленях. Напротив, Лори была даже рада этому мирному, доверительному разговору. Кажется, они впервые разговаривали вот так, как настоящие близкие друзья, без всякого сексуального подтекста.
– А где ты родился, Дрейк? И кто твои родители? – спросила Лори. Он и в самом деле никогда не рассказывал о своих родных, даже не упоминал о них, и это казалось ей немного странным.
– Я вырос в Иллинойсе. Видишь, я родом со Среднего Запада, как и ты. – Дрейк пошевелил головой, чтобы посмотреть на нее. При этом он слегка надавил затылком на ее лоно, и Лори почувствовала, как от удовольствия по ее спине побежали мурашки. – Мой отец занимался страхованием, и довольно успешно, хотя богатым так и не стал. Он умер, когда я учился в выпускном классе школы. Мамы не стало два года назад. Еще у меня есть старший брат, сейчас он довольно известный адвокат – я даже думаю, это потому, что он тоже не лишен актерских способностей. – Дрейк усмехнулся. – После школы я два года учился в общеобразовательном колледже, а потом приехал в Нью-Йорк. Там я закончил Американскую академию драматического искусства и… стал ходить по студиям в надежде найти какую-нибудь работу.
– Я смотрела «Кордебалет»[8], – вставила Лори. – И признаюсь честно, я не смогла бы столько раз ходить на пробы, чтобы снова и снова получать отказ. Я бы просто сошла с ума!
Дрейк рассмеялся.
– Я думаю, ни один человек в здравом уме не решился бы на такое по собственной воле. Это… это настоящий кошмар. Можешь мне поверить, я знаю, что говорю. В свое время я сам пробовался на роль Дэнни в «Бриолине»[9]. Тогда мне казалось, что я идеально подхожу для этой роли, к тому же я неплохо подготовился. На протяжении нескольких недель я расхаживал в черном кожаном пиджаке, ругался без передышки и не вынимал изо рта сигареты, но на пробах, когда меня попросили спеть и сплясать, я самым натуральным образом опозорился. Именно тогда я понял, что музыкальная комедия мне вряд ли подходит, но… но я еще надеялся. Увы, мне не дали даже крошечной роли подростка из массовки. Сказали, что при свете софитов мои волосы будут казаться серебристыми, словно я седой, а стариков им не нужно. Я поклялся, что завтра же перекрашусь в брюнета, если мне дадут хотя бы самую маленькую, проходную роль, но ничего не вышло.
Дрейк ненадолго замолчал, рассеянно поглаживая кончиками пальцев тыльную сторону ее ладони, которая по-прежнему лежала на его обнаженном животе.
– На этих пробах я и познакомился со Сьюзен, – добавил он. – Когда все закончилось, она сама подошла ко мне и сказала, мол, она рада, что я не получил роли. Я спросил – почему, и Сьюзен ответила, что ей понравились мои волосы и она не хочет, чтобы я выкрасил их в черный цвет, подлизываясь к какому-то придурку.
На этот раз при упоминании о Сьюзен сердце в груди Лори болезненно сжалось. Дрейк произнес имя жены совсем тихо, каким-то другим, более низким голосом, и она подумала, что Сьюзен ему по-прежнему очень дорога, хотя со дня ее смерти прошло почти три года.
– Она была… очень красива? – спросила Лори, спросила, заранее зная ответ, и все же промолчать она почему-то не могла.
– Да, – без колебаний ответил Дрейк и крепко зажмурился. – Она была балетной танцовщицей, настоящей балериной классического стиля. Одно время Сьюзен пробовалась для разных шоу, но ее внешность и манера танцевать бросались в глаза даже в массовке, так что ей каждый раз приходилось возвращаться в балет. Но она не унывала и продолжала работать, и в конце концов ее взяли в Американский театр балета[10] и даже поручили несколько ведущих партий.
Балерина! Подобного Лори не ожидала – пожалуй, это был наихудший вариант из всех возможных. Изящная, грациозная, бесконечно женственная и, как сказал Дрейк, красивая Сьюзен, безусловно, была настолько близка к идеалу женщины, насколько Лори только могла себе вообразить. Сравнение было явно не в ее пользу, а она боялась, что Дрейк начнет их сравнивать, и тогда…
И Лори решила сменить тему, спеша поскорее вернуться к той доверительно-дружеской беседе, которую они вели несколько минут назад.
– А какая роль тебе нравится больше всех? – спросила она. – Я имею в виду из тех, что ты сыграл или хотел бы сыграть?..
– Роль Брика в «Кошке на раскаленной крыше», – сразу ответил он. – Я даже однажды играл его – правда, только в актерском классе. Это очень сложный и вместе с тем – весьма интересный, оригинальный и выпуклый персонаж. В течение двух с половиной часов, пока идет спектакль, актер постепенно, слой за слоем, раскрывает перед зрителями всю жизнь своего героя – его отношения с женой, с отцом, с матерью, с другом… Конечно, играть это безумно трудно, но очень интересно! – добавил Дрейк, заметно воодушевляясь. – Но еще больше мне хотелось бы самому поставить эту пьесу. Ты, наверное, даже не представляешь, сколько всего нужно учесть, чтобы все персонажи выглядели на сцене как настоящие, живые люди, а не как бледные тени!.. Я, впрочем, тоже не представляю, – с улыбкой добавил он. – И все равно, для режиссера эта пьеса – настоящий вызов всем его способностям, умению, таланту…
