и тяжелое. Она всегда опускала глаза, когда собиралась сообщить или сказать то, чего ей не хотелось бы говорить. Он эту манеру уже узнавал и в воздухе возникло напряжение, тем более, она нервно теребила рукава своей бежевой блузы. Руки выдавали нервозность.
— Только что приехал господин Миррано — чуть ли не выжимая из себя каждое слово, произнесла она — мы не спасли роженицу к которой ездили вчера. Она умерла спустя шесть часов после операции. Мы не сумели…
У Артура внутри все по холодело. Он еще сам не понимал почему, но тяжесть легла на сердце и легкий холодок пробежал импульсом по нервам, не понять, за кого больше печалился, за умершую пациентку или за моральное состояние женщины, которая собиралась рожать и произошедшее притягивало пессимистичный настрой на благополучные роды. Тяжелый выдох вырвался из груди и вероятно нужно было встать и что-то предпринять, но никто не знал из них, что делать дальше.
После повисшего молчания подавленности, Ани вдруг распахнула ресницы, с которых скатилась слеза и снова в упор посмотрела на Артура — Артур, дорогой, жизнь такая зыбкая вещь……я наблюдаю смерть почти каждый день, прогнозируемую и неожидаемую. И единственно что я считаю правильным — это заботится о своих родных и близких, чаще находится рядом с ними. Я сейчас испытываю только угрызения совести, что спихнула единственную свою дочь на руки нянечки.
Артур медленным движением потер себе лоб. Тяжесть, напряженность, холод и даже какой-то страх, и он уже стал задавать себе мысленно вопрос — Что это? Откуда? — что-то на невидимом, духовном уровне, но он был заядлым рационалистом и все это приходило в его сердце первый раз. Так хотелось избавиться от этого ощущения. Он рывком поднялся и, даже как-то машинально отмахнулся рукой от слов Ани.
— Милая, ты так много думаешь последнее время о плохом! Это пагубно скажется на твоем здоровье и ребенке. Давай, бери себя в руки! Я сейчас рядом и уезжать никуда не собираюсь пока ты не родишь. Но я наотрез отказываюсь слышать о страхах, о болезнях. Я не хочу их привлекать в нашу жизнь! Если я буду ходить и постоянно думать о том, что меня схватит сердечный приступ, то не пройдет и трех дней, как он меня парализует.
Ани смотрела на Войцеховского и в её взгляде появились совершенно новые эмоции. Она сейчас совершенно четко понимала, за что она полюбила этого человека и в тоже время у неё не было к нему той рабской привязанности, что в начале их совместной жизни и уходило чувство родства. Оно уходило медленно, не заметно, как песок просачивается сквозь воду, медленно, но верно. Он никогда не был слабым, ни духом, ни телом и ему трудно было понять слабости других людей. Вот поэтому её волновало будущее тех людей, к которым она привязалась и которые могли остаться без её опеки. Артур не примет и не поймет их переживаний, страхов, сомнений, слабостей, так как сам был лишен всего этого. В данной ситуации ей даже было проще общаться с Иденом Тернером, он так же переживал за её жизнь, как и она сама. Сейчас она искала глазами в её близком человеке те всегда будоражащие её кровь ощущения и осознавала, что они куда-то ушли, а почему? То ли проблема возникшая в её жизни вытеснила все остальное, то ли она привыкла жить без него, то ли что-то стало меняться в её сердце? Но он был сильный, как будто всегда очень четко знал, как должно быть все в этой жизни и знал, как это получить.
Она смотрела на него с неким восхищением и недоумением, не понимая сейчас своих чувств и вдруг спросила — Артур, ты сомневаешься в чем-нибудь хоть иногда? — и этот вопрос прозвучал именно так, что она хотела это знать, а не с нотками претензий.
Войцеховский усмехнулся. — Всегда сомневаюсь, Ани, но знаю, как многое зависит от наших мыслей! — и он присел снова на кровать, напротив неё. — Знаешь, я позавчера взбирался на очень высокую башню, на военном полигоне строили что-то наподобие небоскреба. Без лифта. И я уже не помню на каком этаже мне стало трудно и хотелось остановиться, передохнуть. Но я не стал, я просто выключил эти мысли и поднимаясь дальше, стал думать, как мне облегчить раскручивающиеся металлические элементы винта дельтаплана, чтобы увеличить их скорость. И в какой-то момент осознал, что я уже стою на высотной платформе, достиг верха. Но я даже ни на минуту не ощущал усталости, боль в мышцах, напряжение в теле. Но как только я вспомнил о них, я почувствовал смертельную усталость и отдышку.
Ани с нежностью дотронулась ладонью до его щеки. В глазах отразилось столько ласки.
— Артур — тихо проговорила она — Дай мне твоей силы.
Но взгляд Артура ответил только тревожностью. — Ани, ты действительно, так боишься рожать …или… ты что-то от меня скрываешь? Я ездил в клинику, но этого «ДРУГА СЕМЬИ» — господина Тернера не застал, никто не говорит что-то конкретное… …но в воздухе витают не понятная для меня напряженность, не договоренность, ты другая, что … что ты мне так боишься сказать? Что у тебя была операция и снова роды и опять будет операция? Но почему, ведь тогда ребенок просто запутался в пуповине, а сейчас. …Почему должна быть снова операция?
Ани вздохнула, перед ней находились черные, пытливые глаза Артура, от которых раньше просто замирало сердце, а сейчас ей очень хотелось только одного, поскорее сбросить со своей души этот адский груз и больше никого и никогда не любить, просто жить тихо, спокойно со своим ребенком, в своем доме и это было целым счастьем!
— Ну конечно же я боюсь, Артур. Мне не следовало беременеть снова, шов после первой операции не эластичный, много спаек — это большой риск, но я сама виновата, моя беспечность и все прошедшие события, помнишь, твое исчезновение, я была напугана, тебя долго искали, и ты же мне так дорог, а потом ты внезапно объявился, и я забыла о всякой осторожности! А мне надо было тебе все сказать.
Артур напрягся и ей показалось, что он сильно ссутулился и даже внезапно постарел, тень легла на его лицо — Ани — выдохнули его легкие — Ани, мне нужна ты …зачем ты
