Ознакомительная версия.
– Считаешь, я хороша? Не многие с тобой согласятся.
– Ты великолепная и наивная, и это сочетание поразительно, – прошептал он, поднеся ладони к ее футболке. Маша еще не поняла, что именно он задумал, но ее тело уже отреагировало, и она вытянулась в струнку, а губы ее приоткрылись. Гончаров медленно, не сводя взгляда с Машиных перепуганных темных глаз, просунул ладони под футболку, завел их Маше за спину, нащупал замочек от тонкого бюстгальтера и запустил под него пальцы.
– Не надо! – прошептала Маша, не зная, отчего ее это так пугает. То ли оттого, что они все еще сидели в автомобиле, буквально посреди проходной улицы, а может, оттого, что она догадывалась: это только начало того, о чем она имела крайне смутное, теоретическое представление.
Маша отлично владела материалом, если касаться биологии и физиологии. Имея родителей-врачей, она с самого детства была в центре их профессионального внимания. Там, где обычные родители измеряют температуру и вызывают врача, Маше внимательно осматривали все слизистые, составляли графики температуры за день и с маниакальной настойчивостью следили за приемом препаратов.
Когда Маша стала подрастать, мама провела с ней «беседу», после которой Маше и вовсе расхотелось взрослеть: вот бы повернуть время вспять и забыть о том, как именно устроена женская репродуктивная система и какие опасности ожидают ее впереди… До родов, в процессе родов и после них. Также ей прочитали курс физиологии и патфизиологии, что было особенно ужасно. Маша знала, что такое эндометрий, как именно передаются вирусы половым путем (вплоть до пластиковых моделей молекул). Маша никогда ни с кем не спала.
Иными словами, то, что происходило с нею сейчас, в машине взрослого и совершенно уверенного в себе Николая Гончарова, пугало ее до ужаса.
– Ты хочешь, чтобы я остановился? – спросил он с удивлением, и в его голосе отчетливо зазвучало разочарование.
– Я… я не знаю, – прошептала Маша.
– Не знаешь? Чего ты не знаешь, Маша Кошкина? Что ты меня с ума сводишь? Ты знаешь, на кого похожа? На Клеопатру, египетскую царицу. Если ты хочешь остановить меня, тебе бы лучше сделать это прямо сейчас, или будет поздно, – улыбался Николай, целуя Машино запястье.
– Мне кажется, что уже поздно.
– Думаешь, надо тебя отвезти домой? – нахмурился он.
– Нет, я не об этом, – хитро улыбнулась Маша и нагнулась вперед, целуя Николая в щеку. Он судорожно вдохнул, словно пытаясь сдержать что-то, а затем его пальцы продолжили начатое. В два счета он расстегнул застежку на спине, и, хотя футболка прикрывала Машину грудь, чувство неприкрытости и уязвимости накрыло ее с головой. Кажется, Николай понял это, он смотрел на Машу совершенно ненормальным, плотоядным взглядом, а его ладони медленно опустились на Машину талию. Она чувствовала тепло и силу его рук, чувствовала, как медленно его пальцы поглаживают ее кожу. Кровь билась и пульсировала, сбивая дыхание.
– Ты идеальна, – прошептал Николай, и его губы чуть подернула улыбка. Маше показалось, что он хотел сказать что-то еще, но из приоткрытого рта так и не раздалось ни звука. И вдруг, неожиданно, хотя и вполне закономерно, Маша почувствовала теплые большие ладони на своих грудях. Стало тихо, и улыбки вдруг куда-то тоже испарились. Машины глаза расширились, она смотрела прямо в глаза Николая в ужасе и восторге. Все чувства словно сплелись в один яркий луч и пронзили ее тело, ее грудь, заставив забыть обо всем остальном. Николай слегка сжал ладони, дав Маше почувствовать свое прикосновение. Она ахнула и чуть не упала, если бы он не подхватил ее одной рукой под спину.
– Такого с тобой никогда никто не делал, верно? – улыбнулся он.
– Чего не делал? – переспросила Маша, испугавшись, что Николай разгадал ее самый главный секрет, с которым она не знала, что и делать в сложившейся ситуации. Видит бог, она-то все планировала по-другому. Совсем по-другому и даже с другим человеком.
– Вот этого, – прошептал он, а затем, к Машиному ужасу, он притянул ее к себе одной рукой, а другой задрал ей футболку и прикоснулся губами к ее набухшему соску.
– О господи! – вырвалось у нее, и от стыда и изумления Маша дернулась в сторону, попыталась вернуть футболку на свое место.
– Ну уж нет, ни за что, – ухмыльнулся Николай и вернул все на место. Маша сидела и беспомощно плавилась от горячих волн, пронизывающих ее тело от каждого движения рук и языка Николая. Этот поцелуй – совсем не тот, который представляла себе Маша, – был мощнее, беспощаднее, он захватывал ее целиком, заставляя стонать и выгибаться вперед, бесстыдно умоляя о добавке. Николай знал, что делал, и то, как девушка таяла в его руках, заводило его еще больше. Когда он заметил, что Маша закрыла глаза и тихо поверхностно дышит, постанывая от наслаждения, он оторвался от ее нежных, округлых грудок и принялся целовать ее по-настоящему, по-взрослому, глубоко и с языком.
– На нас все смотрят, – прошептала Маша через несколько минут этой сладкой пытки.
– Никто не смотрит. Машина обработана специальным отражающим составом, – прошептал он, стягивая с нее футболку полностью. Он уже стоял на самом краю, и все, что происходило, вышло далеко за пределы того, что он мог вообразить. Он мечтал об этом с того самого момента, как увидел эту девочку в белоснежном платье посреди залитого светом офиса. Темные волосы блестели и переливались в лучах света, а глаза искрились так, словно она жила, внутренне улыбаясь всем и вся.
И вот она в его руках. Тут, посреди улицы, в его машине. Он был в миллиметре от того, чтобы овладеть ею прямо здесь. Она бы пошла на это, не смогла бы сопротивляться, в этом он не сомневался. Она была совсем юной и неопытной, полной романтических и абсурдных представлений о жизни. Талантливая, своенравная девочка, обнаженная и стонущая от наслаждения в его руках.
Он не должен. Не может. Не здесь. Это было бы неправильно. Устоять против этого почти невозможно, но ведь она права. На них все смотрят. И потом, что она подумает о нем? Особенно учитывая их предысторию и то, как именно он увел ее к себе.
Борис тогда поверить не мог, что Николай готов подписать весь контракт на продвижение и архитектурное сопровождение поселка, если Маша перейдет к нему в подчинение. Этого невозможно исправить, но он и на минуту не мог бы оставить ее там. С этим пижоном Робертом, разодетым по европейской моде щеголем, думающим только о себе. Он говорил себе, что так будет лучше для самой Маши. Что он даст ей шанс и возможность, которой по-другому она не сможет получить, может быть, никогда.
Ознакомительная версия.
