Ознакомительная версия.
– Лилия… ой, забыл, как по отчеству!
– Можно просто Лилия, – благосклонно ответила она. «Как же хорошо все то, что хорошо заканчивается…»
– Короче, я зашиваюсь, – затараторил помощник. – Сейчас еду к Нине, с лекарствами, а мне надо еще кой-какой документ Герману Анатольевичу передать. Я его на месте не застал, он из больницы уже уехал, когда стало известно, что с его супругой все хорошо. Прям не знаю… Мотаюсь целый день по Москве. А у меня самого младенец грудной, жена дома сидит, с простудой…
– Давай свои документы, – вздохнула Лиля. – Куда ехать?
– Ой, спасибо… На киностудию! – уже убегая, бросил через плечо парень. – Там, в том павильоне, где наш фильм снимают…
Лиля находилась в эйфории после известия о том, что «нежная мадонна Эля и ее малышка в порядке», и поэтому без раздумий поехала на другой конец города.
Проходная на киностудии. Дорога до павильона была ярко освещена фонарями. И ветви деревьев выделяются резко на фоне вечернего, сизого, в белых облаках, неба… Тихо, словно в лесу. И холодно. Казалось, что из белых облаков вот-вот посыплется снег.
Дрожа от холода, Лиля почти бежала.
Ворвалась в павильон.
– Чащин где? – спросила она рабочего, несущего на плече моток проводов.
– У себя в кабинете…
В павильоне было чуть теплее, чем на улице. Откуда-то издалека, из глубин, гулко и неразборчиво звучала музыка. На съемочную площадку Лиля заглядывать не стала. Пробежала по коридору с выкрашенными в зеленый цвет стенами… И, забыв постучаться, потянула на себя дверь с надписью «Режиссер».
Молодая женщина все еще в эйфории находилась, из груди рвались слова поздравлений.
Но дверь не открылась. Вернее, открылась, но совсем чуть-чуть, образовав щель шириной в пару сантиметров. Словно изнутри кто-то подпер дверь шваброй, что ли.
«Герман, это я!» – хотела крикнуть Лиля, но картинка, что мелькнула в узком дверном проеме, сразила Лилю наповал.
Молодая женщина отпустила ручку и шагнула назад.
Кажется, там, в кабинете, парочка занималась любовью. Женщина сидела на столе, мужчина обнимал ее стоя, было видно его спину…
Лиля никогда не наблюдала в реальности, со стороны, подобные сцены. Ей вдруг жутко стало и гадко невыносимо.
Уйти бы. Но как же документ, который надо отдать Чащину?
Лиля стояла, прислонившись спиной к противоположной стене, прижимая к груди папку, и лихорадочно твердила про себя: «Это был не Чащин, это был не Чащин…»
Через пару минут дверь распахнулась, и из кабинета выпорхнула девица. Хихикнула, погрозила Лиле пальчиком и убежала, скрывшись в глубинах павильона.
– Эй, кто там ко мне рвался? – крикнул Чащин из кабинета.
Это был все-таки он. Он, Герман Чащин, и какая-то незнакомая девица. Может, показалось? В сущности, что можно разглядеть сквозь маленькую щель, да еще за одно мгновение…
Лиля вошла внутрь и пробормотала:
– Привет.
– Привет, – отозвался Чащин. Режиссер уже сидел за столом, в своей знаменитой кожаной куртке. – Ты чего такая смурная, Лили Марлен, а?
– Ничего, – пожала плечами Лиля. – Вот, просили передать.
Она положила папку на стол и попятилась.
– Лиль, ты куда? Слышала, у меня еще дочка родилась, сегодня?
– Слышала. Поздравляю от всей души, Герман…
В глубинах коридора что-то грохотало, звучала музыка. Чащин вдруг вскочил, схватил Лилю за руку и заставил опуститься на стул. Захлопнул дверь, затем опять сел напротив, в кресло.
– Ты видела?
– Да, – выдохнула Лиля.
– Прекрасно! – язвительно произнес он. – Стучаться сначала надо, моя дорогая.
– Извини.
– Лилька! – прошипел Чащин. – Ты, что ли, без греха?
Она опять пожала плечами. Миф о прекрасной и счастливой семье, о гениальном режиссере и его верной подруге, златокудрой мадонне Эле, только что разрушился на Лилиных глазах. Но почему? Эля ведь пару часов назад балансировала на грани жизни и смерти… Родила ребенка… А ее муж… Почему-то Лиля вспомнила Евгения, его исповедь. Когда-то Женя признался, что тоже изменял жене, и в самый тяжелый момент их жизни, когда сын сильно болел.
Может, это и правда – первобытная борьба мужчины со смертью? Но все равно, как противно…
– А теперь говори, Лилька, что думаешь. Пока не скажешь, я тебя не отпущу.
Их отношения – Лили и Чащина – казались со стороны вполне приятельскими. Они могли ругаться, спорить, язвить в адрес друг друга. Но Лиля хорошо чувствовала ту грань, которую нельзя перейти. Чащин – начальство. Он выше ее. Она может подкалывать его, спорить, но оскорбить его по-настоящему, уязвить больно Германа все-таки нет, нельзя. Субординация. Но и молчать сейчас тоже смысла нет…
– А если Эля вдруг узнает? – печально прошептала Лиля.
– Откуда? – усмехнулся Чащин. – Я ж не дурак, палиться не собираюсь. Врать и отпираться стану до последнего – ничего не было, дорогая! Враги наговаривают. Ну, а кто вдруг Эле донесет, я того сожру. – Герман улыбнулся, показав крупные, чуть желтоватые, ровные зубы. – И все знают, какой я. Как я жизнь людям исковеркать могу. Так что откуда Эля узнает, если я веду себя разумно, а доносить никто не осмелится?
– Дело-то не в этом, – покачала Лиля головой. – А как же любовь?
– А то я Элю не люблю как будто!
– Ну так и терпел бы! – не выдержала, раздраженно воскликнула Лиля. – В такой день…
– Дуры вы все, бабы. Именно в такой день и надо. А то я иначе с ума бы совсем сошел… Она же полтора литра крови потеряла, ей переливание делали, доктор никаких гарантий не давал! Если б я не расслабился, меня бы сейчас кондрашка хватила.
– А я сейчас своих иллюзий лишилась, – уныло призналась Лиля.
– Каких таких иллюзий? – прищурился Чащин. – Ты, верно, думала: о, вот, есть она настоящая, истинная любовь, большая редкость в нашем мире, одна на миллион которая! А нет, милая, большая любовь – не значит лебединая верность. И счастье – это не тогда, когда люди до рубиновой свадьбы вместе доживают, без скандалов и измен. Счастье – это… это ощущение жизни. Это конфликт! А не правила и законы. Счастье – это когда на грани жизни и смерти балансируешь… А не тогда, когда сытый и ленивый – шаг влево, шаг вправо боишься сделать. Или не боишься, но сознательно с места не хочешь сдвинуться! Вот ты… ты же с Жекой шуры-муры крутишь?
– А я рассталась с ним. Вырвала из сердца, – криво усмехнулась Лиля. – Потому что я – за правила и законы.
– Рассталась? – нахмурился Герман. – Вы отлично работаете вместе.
– А еще у нас свои семьи. Мужья, жены и дети.
– О, понимаю! Ты собой решила пожертвовать… Подвиг, считай! И чего добилась?
– Я, по крайней мере, сохранила семью… Попыталась сохранить, – поправила себя Лиля, вспомнив последние разногласия с Сергеем.
Ознакомительная версия.
