Сам Георгий пока без отвращения смотрел на себя в плавках: загар, побритая грудь, прямая спина. С началом финансовой войны он как-то забыл думать о приближающейся немощи. Напротив, те десять — пятнадцать лет активной жизни, которые были у него в запасе, казались бесконечно долгим сроком.
В бассейне довольно бодро, в одном темпе с Игорем, он одолел стометровку, дал себе отдохнуть на спине, понырял и поднялся по никелированной лестнице прежде, чем начал уставать. Мальчик остался на своей дорожке, и какое-то время Георгий наблюдал, как он взметает брызги, мерно взмахивая длинными руками.
В соляной пещере, оккупированной супружеской четой почтенных немцев, с которыми он пару раз завтракал за одним столом, Георгий сам засмотрелся на долговязого парня в голубых плавках. Прислушиваясь к болтовне старухи, тот весьма откровенно улыбался в ответ, и вся теория новой европейской сексуальности летела к черту. Нагота молодого стройного тела и здесь, среди обезличенных общей некрасивостью тел, волновала и притягивала взгляд.
Homo sapiens за три-четыре тысячелетия присвоил сексуальной связи слишком много побочных смыслов. При помощи искусства и религии человек переместил простое, приятное и необходимое занятие в область столь сложных коммуникаций, что постепенно запутался в этой паутине, как муха. В самом прогрессивном обществе секс по-прежнему оставался закрытой темой для обсуждения. Вокруг секса разрослась идеология унижения и доминирования, он стал пищей для тщеславия и политического шантажа. Насколько проще стало бы существование, если бы люди могли отказаться от оценочных категорий в области сексуального. В конце концов высокая мораль ничего общего не имела с заглядыванием под чужие простыни.
Георгий даже усмехнулся про себя: «У тебя вагон проблем, а в голове одна ебля». В баре он заказал апельсинового сока, и, словно по заказу, перед ним вырос старик с обвислым животом, с налипшими на плоское темя волосами и складчатым, дряблым, как скисшее тесто, лицом.
— Георгий Максимович, рад лицезреть. Пришел погреть свой ревматизм, а тут знакомое лицо. Приятное место, вы не находите?
Это был известный в Петербурге сводник по прозвищу Китаец. Он поставлял клиентам юношей всех возрастов и цветов кожи, путешествовал в поисках заказов и товара. Старик без предисловий развернул свою лавочку:
— У меня для вас чудесный гид по местным достопримечательностям. Молодой атлет, голубые глаза, прекрасные параметры… Имеются и прочие оригинальные решения.
Игорь заглянул в бар.
— О, так вы со своим самоваром? Как Адриан с прекрасным Антиноем, — Китаец изобразил что-то вроде воздушного поцелуя. — Сколь благородное постоянство!
— Я в номер, — сказал мальчик, и лицо его приобрело то замкнутое и хмурое выражение, которого Георгий так не любил.
— Уже? Не зайдешь в хамам? Там хорошо.
— Не хочется, — ответил он коротко.
— Ладно, я с тобой, — решил Георгий.
В лифте Игорь косился в сторону, в номере занялся выкладыванием вещей из чемодана.
— Эй, — окликнул Георгий, — что опять? Если ты думаешь, что я заказывал у Китайца новых парней, ты весьма переоцениваешь мои возможности.
— Финансовые?
Георгий подошел и взял его за подбородок:
— Игорь, я люблю тебя страстно, как тигр. Я уже давно не трахаю никого, кроме тебя. Но если я узнаю, что ты мне наставляешь рога с каким-нибудь заказчиком, я убью его штопором. А тебя посажу в мешок и сброшу с Литейного моста, под которым глубина составляет двадцать два с половиной метра.
— А если не с заказчиком? — спросил он, нервно улыбаясь.
— Я не шучу.
Они снова оказались в постели, потом вышли поужинать в ресторане неподалеку, погода стояла чудесная. На фоне глубокого темного неба светились острия минаретов. Стамбул окружал их цветами и зеленью. На завтра было назначено подписание протокола о намерениях с турецкими партнерами, во второй половине дня всей компанией, с Владленом и Мариной, собирались покататься на катере по Босфору. Возвратившись в номер, сразу легли. Георгий провалился в сон, как в теплую воду.
Утром в дверь постучали. Сквозь занавески струился бледный, еще сумеречный свет. В полусне Георгий протянул руку, чтоб удостовериться, что Игорь здесь, рядом, не растворился в мороке, не взят живым на небеса. Что весь он, горячий, отзывчивый, пахнущий медовым яблоком, принадлежит ему.
Но за дверью их сторожил карлик в безрукавке из лисьего меха, похожий одновременно на карту таро и на трансвестита по прозвищу Азиатский Сапфир. На его обнаженных руках переплетались сложные узоры татуировки — цветы, животные, готические буквы. Девиз древних алхимиков «Solve et Coagula». На калмыцком лице застыло выражение злой надменной силы. Он поднес к губам изогнутый рог. «Что это? — спросил Георгий во сне. — Предупреждение? Тайный знак?»
Поднявшись с постели, пару минут он отчетливо помнил плоское лицо блуждающего духа, серебряный рог, лисью безрукавку. Впрочем, это, кажется, была тигриная шкура. Затем сон вылетел из головы.
Игорь повернулся в постели, сбрасывая простыню. Георгий наклонился к нему:
— Я уехал.
— Не уходи, — пробормотал мальчик сонно.
Василевский стукнул в дверь: «Ты готов? Жду внизу!»
— Я вернусь часа через три, — сказал Георгий, не думая о том, что расстояния от точки «а» до точки «б» в древнем городе измеряются не километрами, а волей судьбы.
Хватит ли у тебя мужества залезть со мной в печку, а потом в дымовую трубу? Там-то уж я знаю, что делать!
Ханс Кристиан АндерсенСквозь дремоту Игорь слышал шум воды в ванной. Голос Василевского позвал из коридора: «Ты готов?»
— Я уехал, — произнес Георгий.
Игорь хотел задержать его, обнять на прощанье, но снова провалился в сон, в котором он видел, как Георгий превращается в морское животное. Его рот и легкие наполнялись соленой влагой, взгляд стекленел. Синяя кровь напитывала дорогое сукно костюма, белоснежный ворот сорочки. Игорь хотел окликнуть его, но голос не слушался, липкий язык прирос к небу. Настойчиво звонил телефон. Солнце успело прожарить комнату и постель. Марина, любовница Василевского, которая прилетела к Владлену вчера, требовала, чтоб Игорь немедленно вставал и шел в ресторан на завтрак. Для них была заказана экскурсия по городу, прогулка на катере по Босфору. Мужчины обещали вернуться к пяти часам.
Ветер шевелил занавеску. Морская даль на горизонте сливалась с небом. Игорь чувствовал жаркую истому и легкость внутри своего тела, с которым Георгий вчера управлялся, как с отбивной на разделочной доске, — мял, шлепал, поворачивал. Вспоминая об этом, Игорь закусил губу, сдерживая улыбку. Тут же вспомнилось неприятное — две вчерашние встречи, Равиль Маисович и Винсент.
