Рэнсом вполне ощутил силу ненависти Эскаланта на собственной шкуре – он прекрасно помнил ярость сегуридоров и их главы, когда он запретил проносить оружие во дворец президента. Для Рэнсома это явилось обычной мерой безопасности. Тогда он еще почти ничего не знал о сегуридорах, о том, как прекрасно они обучены, как ненавидят Веракруса. Они были для него одними из многих – и им, как и многим, запретили появляться во дворце с оружием. Однако Эскалант воспринял это решение Рэнсома как личную обиду. Рэнсом полагал, что, будь у того такая возможность, Эскалант задушил бы его собственными руками. Однако паспорт американского гражданина и близкие отношения с Веракрусом гарантировали Рэнсому относительную защищенность. Неуклюжий арест так и остался единственной местью со стороны Эскаланта. Ему этого было мало.
– Еще одна причина, по которой мне никак нельзя расставаться с оружием, – пробормотал Рэнсом, обращаясь к самому себе и гладя шелковистые волосы спящей Мадлен.
Он желал Веракрусу удачи. Если президенту удастся избавиться от Эскаланта – что ж, одной гремучей змеей в стране станет меньше.
Устав от собственных печальных мыслей, Рэнсом всмотрелся в лицо спящей Мадлен. Странно – но он часто забывал, находясь с ней рядом и испытывая на себе все «прелести» ее характера, насколько она красива. Теперь, когда она спокойно спала, у Рэнсома перехватило дыхание от одного только взгляда на ее нежную, алебастровой белизны кожу и тонкие черты лица. Она глубоко и спокойно дышала во сне, ее грудь слегка приподнималась и опускалась. Для путешествия Мадлен выбрала простую одежду – просторные льняные брюки, светлую блузку, но даже в этом скромном наряде казалась ослепительной. Утром она, похоже, забыла нанести на лицо пудру – чтобы скрыть темные круги под глазами, оставшиеся после бессонной ночи.
Почему она не спала прошлой ночью? Сам Рэнсом до того устал, что провалился в глубокий сон в одно мгновение, и на следующее утро проснулся отдохнувшим и посвежевшим. Все-таки удивительно – знать, что ты спас людям жизнь. Когда настанет его черед предстать перед Творцом, Рэнсом знал, что придется признаться в прегрешениях. Но он спас многих за свою жизнь – этого у него не отнимешь. Чертовски приятное чувство!
Вероятно, Мадлен не сумела заснуть из-за драматических событий прошлого вечера. Надо отдать ей должное – вела она себя смело и мужественно. Не считая, конечно, того момента, когда, не послушавшись, побежала за ним и оказалась под прицелом террористов. Он увидел ее тогда, и его парализовал нечеловеческий страх. На долю секунды, которая могла стоить ему ее жизни, он растерялся и замер на месте. А ведь за этот крошечный отрезок времени он мог потерять ее навсегда! Разумеется, Мадлен поступила по-идиотски, но он-то… Он не имел права на растерянность, а тем более на страх. На него это непохоже.
Рэнсом так рассердился на Мадлен за непослушание, что даже не извинился за синяки, которые выступили на ее руке, когда он тащил ее за собой. А поцелуй… Хотела Мадлен признаваться в этом или нет – но он был ей дорог. И это Рэнсом понял вчера.
Господи, но почему же она оставила его тогда, утром, в отеле «У тигра»? Вопрос так и вертелся у него на языке, но спросить ее он не решался. Кто знает – вдруг, если бы они снова оказались вдвоем, она поступила бы так же? У нее ведь жених в Нью-Йорке, есть с кем проводить ночи… Но тогда… почему, зачем же этот вчерашний поцелуй? – лихорадочно думал Рэнсом.
Рэнсом предполагал, какое ее отношение нужно ему для спокойной, трезвой работы телохранителя. Для этого он должен знать, что она к нему совершенно равнодушна. И если иногда и проступает что-то в ее взгляде или словах, так это чистая случайность или признак усталости, а уж никак не симпатия к нему, Рэнсому. Однако сам он догадывался – и со вчерашнего дня почти знал, – что это было не так.
Господи, ну почему она ему так нравится? Несмотря на свой непокорный нрав и постоянные колкости, она была удивительно, неповторимо прекрасна. Он вспомнил ее на званом президентском ужине – ее, Мадлен Баррингтон, сидевшую за одним столом с первой леди Монтедоры – и затмевавшую ее… Ведь никакой на свете характер не может скрыть ее острый, гибкий ум, ее тонкость и обаяние.
Зазвонил телефон. Мадлен открыла глаза, села и осмотрелась по сторонам. Рэнсом чуть подался вперед и опустил стеклянную перегородку, отделявшую их от водителя.
– Где мы? – спросила Мадлен сонным голосом, прищуриваясь.
– В самом деле, Мигель, где мы? – автоматически повторил Рэнсом.
– Думаю, будем в Дорагве через полчаса.
– Спасибо. – Рэнсом радовался, что в этот раз, кажется, их путешествие обходится без особых дорожных происшествий.
– Через полчаса? – Мадлен лениво потянулась, улыбаясь. – Совсем даже неплохо.
Увы, почти сразу же после ее слов они выехали на плохую дорогу, да и наступившая ночь сильно затрудняла вождение. Вдобавок пошел сильный дождь, и дорогу размыло. В результате путешествие их продлилось на два часа дольше, чем предсказывал Мигель. Мужчинам даже пришлось вылезти из машины и подталкивать ее сзади – в то время как Мадлен оставалась за рулем. Когда они прибыли наконец в Дорагву, то все трое были с головы до ног перепачканы грязью.
Приветствуя их, владелец гостиницы не мог удержаться от смеха: промокшая до нитки хорошенькая блондинка и два ее спутника, вымазанные в грязи, уставшие и чертыхающиеся. Действительно, подумала Мадлен, для жителей многострадальной Монтедоры, пожалуй, остается только смеяться над всеми бедами – иначе можно умереть от печали и страха. Если они выжили, то во многом благодаря именно смеху.
Мадлен заказала три комнаты из восьми и попросила хозяйку приготовить им что-нибудь поесть. Она прекрасно знала, что ни о каких ночных кафе в сельской глуши Монтедоры говорить не приходилось.
Рэнсом поспешил в душ, а хозяйка пансиона, сеньора Гутиерре, предложила Мадлен выстирать их одежду: она уверила американку, что до завтрашнего дня все «сто раз успеет высохнуть». Разумеется, стирать она собиралась руками – стиральные машины в этой стране были непозволительной роскошью, тем более для провинциалов.
Мадлен тут же отдала ей свое белье и пошла сообщить о предложении сеньоры Гутиерре Рэнсому. Подойдя к двери душевой, она осторожно постучала.
– Да? – раздался голос, и дверь открылась.
Рэнсом, голый до пояса, собирался бриться. Мадлен увидела крохотное зеркальце над старой, облупившейся ванной. Пораженная красотой его сильного, мужественного тела, Мадлен забыла, зачем пришла.
Рэнсом провел бритвой по щекам несколько раз, прежде чем произнес негромко, поймав в зеркальце ее взгляд:
