Прежде я не встречал никого, похожего на тебя, Су. Никого, кто так же прямо и дерзко смотрел бы мне в лицо, не отводя взгляд, не пугаясь моей маски и грубого обращения. Тем более странно было видеть перед собой девушку, ведь с ними мне не доводилось разговаривать особенно часто, да и приятных воспоминаний эти встречи у меня не оставили. Немногочисленные служанки в Шинчжу, которых я почти не видел. Дрожащие от ужаса передо мной тени в доме кисэн{?}[Кисэн – профессиональная артистка, обученная танцам, пению, поэзии, игре на музыкальных инструментах, поддержанию разговора – всему, что необходимо для развлечения мужчин. Считается, что первые кисэн появились в Корее во времена государства Корё (X в.).], лиц которых я не помню. Нечастые в моей приёмной семье гостьи, с которыми у меня не было никакого желания общаться, да и у них со мной тоже.
Другое дело ты.
Та забавная встреча с тобой осветила мою душу настолько, что я решился повторно нанести визит матери. Мне вдруг стало легко и казалось, раз ты смотрела на меня так просто, то и королева Ю примет меня столь же открыто. Мы не виделись два года, я был её родным сыном, и я отчаянно жаждал её ласки или хотя бы одного доброго слова, но…
Когда я пришёл, мать пила чай с Чжоном и Ё, моими родными братьями. Мне хотелось улыбаться ей. Хотелось увидеть улыбку в ответ. Однако… ничего не изменилось. Ничего, Су!
Она по-прежнему отталкивала меня, то и дело упоминая мою приёмную мать, госпожу Кан Шинчжу, как будто та чужая женщина имела для меня какое-то значение! Несмотря на то, что я был родным сыном королевы Ю, я оставался её позором, её шрамом, который она пыталась спрятать в отдалении от дворца. А я имел наглость явиться и претендовать на её внимание и ласку! Это было моей ошибкой, но я так хотел увидеть мать, Су! Я так хотел коснуться её! Искалеченный изгой, никому не нужный, никем не любимый, я продолжал глупо верить, что уж для матери я всегда буду родным и желанным. Я ошибался.
И всё равно пытался улыбаться ей.
Ван Ё открыто насмехался надо мной, рассуждая о том, что волки хуже собак. Ну как же, конечно… Я был и его позором тоже. Хуже – я был для него угрозой. И, как показала жизнь, предчувствие третьего принца не обмануло.
А Чжон… Он единственный из всех был мне рад, ну или хотя бы не раздражён моим присутствием. Однако, сам того не зная, Чжон отнял у меня возможность порадовать мать подарком, так некстати вручив ей свой. Потом он ещё много чего отнял у меня, включая самое дорогое, и ты это знаешь, Су…
А в тот раз… Сейчас я думаю, что своим несвоевременным порывом он спас меня от ещё большего разочарования и обиды. Ведь королева Ю вряд ли приняла бы мой подарок – серебряную шпильку для волос, чем унизила бы меня в глазах братьев и моих собственных ещё больше. Так что я должен быть благодарен Чжону.
Я должен быть благодарен ему за многое, будь он проклят!
Чхве Чжи Мон благоразумно стоял в отдалении от своих воспитанников, беззастенчиво подслушивающих под дверью. Всем было интересно, чем закончится визит четвёртого принца к королеве Ю. А визит этот закончился довольно предсказуемо: Ван Со покинул мать в таком состоянии, что едва не вышиб дверь, а заодно и единственный здоровый глаз Ван Ына, пострадавшего в бою с Хэ Су.
Чжи Мон чуть не прыснул, заметив, с каким деловитым видом девятый принц Ван Вон принялся изучать бамбуковую тумбу и как смачно отлетевший в сторону тринадцатый принц Бэк А приложился к стене. Но Ван Со не обратил на это никакого внимания. Он молча прошёл мимо оторопевших братьев и застывших в поклоне слуг и скрылся за поворотом.
Надо думать, не в меру любопытным мальчишкам ещё очень повезло.
Звездочёт видел, что творилось с Ван Со, слышал его хриплое от обиды и невыплаканных слёз дыхание, чувствовал клокочущий бессильный гнев, и ему хотелось, вопреки данной себе клятве, утешить четвёртого принца, убедить его в том, что…
Да ничего этого он не мог! Просто не имел права!
И всё-таки Чжи Мон бросился вслед, окликая его. Однако все слова сочувствия и поддержки застряли у него в горле, стоило Ван Со обернуться. Он посмотрел на звездочёта такими больными глазами, что тот вмиг подавился всеми заготовленными фразами, которые всё равно не помогли бы, а быть может, ранили принца ещё сильнее…
Вместо этого Чжи Мон изобразил на лице улыбку и приветливо произнёс:
– Ваше Высочество, вам стоит принять ванну перед церемонией.
Впрочем, искусственная улыбка сползла с его лица, когда он смотрел в спину удаляющемуся Ван Со, раздавленному холодным приёмом матери и собственным ничтожеством.
Что ж… Астроном никак, никак не мог ему помочь, даже если бы у него было на это право! Небеса каждому определили свою ношу, и нести её во все времена приходится в одиночку, совсем по-волчьи.
По подсчётам Чхве Чжи Мона, Хэ Су должна была уже подходить к королевской купальне, пробираясь по тайному ходу в скале…
Я и сам не знаю, что меня заставило послушаться звездочёта, Су. Почему я безропотно отправился в купальню вместо того, чтобы вскочить на коня и гнать его прочь отсюда, от дворца, от этого места, где я никому не был нужен! Только – куда? Мне хотелось столкнуться со стаей волков и рвать их на части, как меня раздирала на части боль сына, которого в очередной раз отшвырнула родная мать!
Даже у волков детёныши доверчиво жмутся к волчице, и она оберегает их, зализывая любые раны, прижимая к тёплому боку, утешая и защищая до последнего, какими бы они ни были… А я… Я, будучи королевским сыном, не мог рассчитывать и на толику любви.
Но я отчего-то подчинился Чжи Мону. В его глазах было нечто необъяснимое, что заставило меня молча последовать его совету. Сейчас я думаю, что не совет это был вовсе, а приказ. И я не мог бы его ослушаться, даже если бы захотел.
Вместо этого я пришёл в купальню, но вовсе не за тем, чтобы соблюсти правила подготовки к церемонии, на которые мне было плевать. Мне нужно было смыть с себя всю обиду и грязь, все взгляды: презрительные, злые, жалостливые, неизвестно ещё, какие хуже… Это желание было детским, наивным, но во мне заходился слезами брошенный матерью волчонок, и я не слышал ничего, кроме его жалобного воя.
И надо же было такому случиться, что там я снова встретил… нет, ещё не тебя, моя Су. Стоя в воде, с обнажённой душой и лицом, не спрятанным за маской, я вдруг снова увидел ту самую взбалмошную девчонку, которая преследовала меня везде, где бы я ни оказался.
Как? Ну как такое было возможно? Каким образом эта девчонка очутилась в закрытой королевской купальне поздним вечером, когда там был я? Что она делала в воде, полностью одетая? Почему я вновь и вновь натыкался на неё, куда бы ни шёл? Что это было за наваждение?
В тот момент я не думал об этом, я вообще потерял способность здраво мыслить от потрясения. Волк во мне ощерился и вцепился в горло этой девчонке, а волчонок испуганно скулил, пытаясь спрятаться от чужого взгляда, полного ужаса. Я чувствовал себя перед этим взглядом уязвимо открытым, не защищённым ни одеждой, ни маской, ничем. Я просто не знал, что делать.
За это, за свою душевную наготу, за свой панический страх я бы легко задушил эту девчонку одной рукой, если бы вдруг не понял, что она боится вовсе не моего обезображенного лица.
Это озарение ошеломило меня и заставило разжать пальцы.
Я не помню, как вышел из купальни, как вернулся к себе, как заснул в ту ночь и заснул ли вообще. Но отчётливо помню это новое пугающее ощущение: непрестанно прислушиваясь к себе, я чувствовал, как нечто невообразимое, чуждое моей звериной натуре, прорастает во мне, согревая изнутри, оставляя во рту привкус мёда…
***
Между тем во дворце всё было готово к церемонии изгнания злых духов: наступил двенадцатый лунный месяц.
Слушая бой барабанов в сгущающихся сумерках, Ван Со смотрел на маску охотника, возглавляющего церемонию. Её должен был надеть наследный принц, ведь это его собирались очистить от скверны на празднике. Но на его месте, под этой маской, будет четвёртый принц, пожертвовать которым гораздо проще.
