кухни.
— Ты…, — осекся отец.
Он держал за грудки Никиту, смяв в кулак его черный пуловер. Тот сидел на полу, опираясь спиной о кухонный стол. Точнее… То, что от него осталось.
При виде её Никита сделал попытку подняться на ноги. Но тяжелый, словно кувалда, отцовский кулак, угодил ему прямо в глаз.
— Папа! — вскрикнула Соня.
Какая-то сила нагрянула сзади, толкая в спину. Она бросилась на отца, вцепилась в него мертвой хваткой.
— Уйди! — он стряхнул её, как собачонку. И снова занёс для удара руку…
«Бил вполсилы», — скажет после Никита. Но тогда… Но тогда ей казалось, что это конец!
«Дерись же!», — отчаянно думала Соня. Но Никита не дрался. Он просто сидел, как боксерская груша, позволяя себя мутузить. Она зажмурилась, зажала ладонями уши. Не видеть! Не слышать! Не знать!
Сколько времени минуло. Пару секунд, или пару часов? На улице слышался зов. «Тёп, тёп, тёп», — кричала соседка. И где-то внизу, лениво перебирая лапами, соседский кот Стёпа шёл с прогулки домой.
О том, чем закончится «битва Титанов», Соня старалась не думать. Их силы примерно равны. И то, что она увидела — эти всего лишь разминка. Реши они драться всерьез — от квартиры не останется «мокрого места». Возможно, Никита дал сдачи? И папа лежит на полу. А что, если сам Никита уже никогда не поднимется с пола?
— Идем, — прошептал он, беря ёе за руку.
На фоне его пуловера кровь была не видна, но бросалась в глаза на руках.
— София! — позвал её папин голос.
Не боясь перепачкаться, Соня сжала костяшки его длинных пальцев.
— Вернись! — прозвучал он им в спину.
Сквозь темноту коридора они устремились наружу. Соня шла, как во сне, наступая на ощупь. Просто зная, что нужно идти! Но здесь, наяву она ощущала тепло его рук. И поэтому не обернулась.
Даже когда все «глазки» соседских дверей опустели. И вслед донеслось громогласное:
— Сукин сын!
Чтоб выкрикнуть это им вслед, папа выбежал на площадку.
«Теперь все соседи узнают», — подумала Соня. И станут коситься…
За рулём он молчал. Но в этом молчании было горечи больше, чем в самых обидных словах. Соня тоже молчала. Слишком много хотелось спросить. Слишком трудно озвучить! Как? Почему? И зачем? А главное! Что теперь будет?
Плечи мелко дрожали, её бил озноб. И даже теплая куртка Никиты, наброшенная поверх её собственной, увы, не спасала. Она до сих пор пребывала в прострации! Последнее воспоминание — папин взгляд, что настиг её между вторым и третьим этажами. Судя по всему, домой ей уже не вернуться. Разве что за вещами…
Соня вспомнила, как обычно коротала лето в деревне у бабушки, в теплой неге уютного дома. Что осталось на память? Чистый двор с его палисадником, и вечно ворчащие куры. Знойный полдень и запах июльского разнотравья по дороге к реке. Где они с городскими подружками принимали прохладные ванны.
В стройных зарослях камыша стрекотали болотные птицы, красовались, мелькая на солнце игольчатым телом, стрекозы. Через пару изгибов, где ручей, расширяясь, превращался в глубокую реку, на обрывистых склонах его берегов восседали мальчишки. Пропадая на целый день, Соня возвращалась домой оголодавшая и усталая. Но неизменно довольная жизнью!
Родители, с их вечным «некогда» приезжали на пару недель. И тогда, позабросив подруг, позабыв о соседских мальчишках, Соня шла на рыбалку с отцом. По грибы, или просто — в поход! В деревенской округе, где прошло его детство, папа знал каждый куст. С ним было не страшно, прогуливаясь по нехоженым тропам, повстречать медведя. Соня гордо вышагивала рядом! Ей казалось, что зверь убежит, опасаясь нокаута.
Приятных воспоминаний было так много. Но один эпизод ей запомнился больше других. В тот раз Соня, согнувшись на маленьком табурете, поедала зеленый горошек. Под южным солнцем он набухал, вызревая хрустящим и сладким.
— Осанка! — войдя на кухню, напомнил отец.
Она машинально расправила плечи.
— Мама где? — поинтересовался он.
— Загорает, — ответила Соня, смачно вгрызаясь в зеленый стручок.
Внутри осталось пару горошин. И она уже хотела доесть их. Как вдруг! Увидела, как в одной из них шевелится что-то живое.
— Фу! — Соня бросила огрызок стручка. И на кухонный стол выползла гусеница.
«Вредителю — смерть», — кровожадно подумала Соня, хватаясь за ложку. Приговор был исполнен, и на столешнице осталось мокрое пятнышко.
Папа вздохнул и с сожалением посмотрел на него.
— А она так мечтала стать бабочкой, — произнес он наигранно грустно.
— А разве все гусеницы становятся бабочками? — спросила Соня.
— В конце концов, да, — ответил отец.
Глупость, конечно! Но теперь пятно на столе уже не выглядело таким омерзительным. Богатое Сонино воображение сию же секунду нарисовало прекрасную бабочку. Какой могла бы стать жертва её расправы!
Слёзы покатились в три ручья. Отец растерялся. Принялся утешать её, выдумывая небылицы. Он был добрым и справедливым! Её папа…
«Он не мог», — думала Соня. Но образ отца, с занесенной для удара рукой все еще нависал перед мысленным взором.
— Солнце, как ты?
Никита стоял, прижимая к разбитой губе, купленную на заправке ледяную жестянку. Левый глаз отекал «на глазах». По щеке от виска, из надтреснутой брови, стекала тонкая алая струйка. Кровоточили десны. То и дело он сплевывал! Вероятно, один из зубов так и остался лежать под обломками кухонного стола? Хорошо, если только один.
— Почему ты не дал ему сдачи?! — почти прокричала она.
Злость на папу затмила обиду и страх. Как он мог?
— Я не хотел у тебя на глазах, — спокойно ответил Никита.
Даже сейчас, сквозь муторный привкус крови, его голос звучал убежденно.
— За что он тебя? — начала, было, Соня, но слова потонули в новом приступе слёз.
Внутри грудной клетки билась, трепеща крыльями, несчастная птица. Соня не знала, как ей помочь! А потому продолжала стоять, обнимая себя руками. Стремясь успокоить сердечный ритм.
— Солнце, не плачь, — произнес Никита. — Все нормально.
— Ничего не нормально! — возразила она, — У тебя кровь идёт!
— Пустяки, рассосётся, — он улыбнулся, пытаясь казаться беспечным. Но голос дал трещину. Он снова закашлялся.
В ответ Соня только сильнее заплакала. Как ребёнок, навзрыд! Её хрупкий мир рушился. Из двух сильных опор оставалась одна. Да и та теперь нуждалась в «капитальном ремонте».
— Я бы обнял тебя, но боюсь перепачкать, — сказал он, коверкая звуки. Точно после визита к зубному.
Соня вспомнила сон. И «Никиту» без отчества, произнесенное ею не единожды. Наверняка, был и другие «улики»? Подарки, засосы, цветы.
— Это я виновата! — обречённо сказала она.
Никита шумно втянул носом воздух. Его голос утратил мягкость:
— Ты не при
