Стрелка спидометра подрагивала, словно следуя дрожанию рук. Такого с ним уже давно не случалось — черт возьми, он нервничал. Что ж, может быть, тому была веская причина.
Еще ни разу он не задерживался так долго на одном месте. До сих пор у него никогда не было того, что можно было бы назвать «домом». До Ньюбери он знал лишь полутемные меблированные комнаты, квартирных хозяек, вечно совавших нос не в свои дела, и бессмысленные метания с одного места работы на другое. В «Хогенциннене» ему жилось неплохо. Ему разрешили приспособить для своих нужд старый сарай, где раньше хранился инвентарь, — удалось даже устроить там что-то вроде ванной и провести электричество. В его личные дела никто не вмешивался; вечерами он мог приглашать друзей из городка сыграть в покер. Его независимость нравилась миссис Томас; ее привлекало то, как он обращается с лошадьми. Только один раз между ними произошло столкновение: во время ярмарки, когда он наотрез отказался сделать успокаивающий укол слишком резвому жеребцу. Непривычная к неповиновению, хозяйка «Хогенциннена» одарила своего слугу взглядом, способным убить каменную статую. Резко отвернувшись, она отошла, оставив Эндрюса в убеждении, что он уволен. Однако ничего не произошло. Когда же стало известно, что жеребец вел себя спокойно, хозяйка даже поблагодарила его, поджав при этом тонкие злые губы.
С того дня между ними установилось что-то вроде молчаливого перемирия. Он был необходим ей, она — ему, и оба прекрасно сознавали это.
Время, проведенное в «Хогенциннене», он считал лучшим в своей жизни, и ничто в мире не могло его заставить отказаться от достигнутого.
Начался дождь, «дворники» шуршали по стеклу. «Что тебе эта девушка?» — спрашивал он себя. В том, что все случившееся с Морин было закономерным, его убеждал еще мистер Дэниелс, владелец гаража, где работал Дэвид перед переходом в «Хогенциннен».
— Морин всегда была со странностями, — говорил он. — Еще ребенком держалась в сторонке. Одна ездила верхом, одна ходила купаться, даже когда приезжали гости. И вот к чему это привело. Жаль, конечно, но неожиданностью это для меня не было.
Однако когда Дэвид попросил Дэниелса рассказать ему о девушке подробнее, тот покачал головой:
— Миссис Томас сделала столько хорошего для Ньюбери. Лучше не ворошить прошлое. К чему будить спящую собаку?
Кто-то тронул меня за плечо, и я открыла глаза. Сумерки пронизывал зыбкий свет фар; уныло разворачивалось полотно дороги. Словно мотылек из тьмы, в мысли впорхнуло воспоминание. Я сидела в машине, впереди меня ждал мой дом… Доктор Джеймсон остался в прошлом.
— Ньюбери! — коротко произнес Дэвид Эндрюс.
Вдали показались огни. Когда-то я жила здесь… Вернутся ли воспоминания о тех годах?
— Вам уже лучше?
— Да, спасибо. Думаю, сон пошел мне на пользу…
— Если не возражаете, мы можем завернуть к доктору Питерсу. Может быть, вы нервничаете перед встречей с родственниками?..
— Нет-нет, мне уже лучше, — мой голос предательски дрогнул, а сердце наполнилось горечью и досадой. — Не стоит беспокоиться. Рано или поздно, но придется разговаривать с родственниками, не прибегая к успокоительным лекарствам. Если сейчас навестить врача, завтра весь Ньюбери будет судачить о моем драгоценном здоровье…
Он кивнул.
— Да, пойдут разговоры. Едем в «Хогенциннен».
Я взглянула на часы. Стрелки приближались к полуночи.
За окном вспыхнула и промелькнула неоновая вывеска ресторанчика — «У Пита». Мы ехали по главной городской улице.
— «У Пита»! — радостно воскликнула я. Эндрюс бросил на меня подозрительный взгляд.
— Вы часто бывали в этом заведений?
Я нахмурилась.
— Не помните?
— Нет, — я бессильно покачала головой.
Мимо пронеслись освещенные витрины аптеки, магазина, приземистое здание школы.
— Сейчас будет двор Олли Сондерсона! — я не могла сдержать восторга. — А там, за поворотом, методистская церковь. За ней — библиотека и… — мой голос дрожал от волнения. — Я не ошиблась?
— Нет. Детские впечатления — самые крепкие. Вы должны все вспомнить.
— Увы, не все. Я даже приблизительно не представляю, как выглядит бабушка. Ее платье… Она все еще носит свою цепочку с серебряным крестом?
— Не видел, чтобы она ее снимала.
— Наверное, она уже совсем состарилась. Как ее здоровье?
— Превосходно, — он усмехнулся, как мне показалось, со смыслом. — За все время, что я работаю у нее, она не болела даже простудой.
— А как выглядит мой отец?
— Высокий, худой, немного сутулый… Редкие седые волосы…
— Вы ничего не забыли?
Машина миновала каменную арку ворот. Начиналась территория «Хогенциннена».
— Что именно?
Я нервно рассмеялась.
— Глаза! Светло-голубые, водянистые. Взгляд, неизменно направленный в сторону. Красные прожилки по всему лицу. Даже в лучшие минуты можно было с уверенностью сказать…
Я отвернулась, оборвав себя на полуслове. Воспоминания возвращались, медленно и неотвратимо. Справа и слева тянулись высокие кусты акаций. Скоро покажется озеро… Нет, озеро должно находиться за домом.
Послышался лай собак.
— Нелишним будет напомнить, — сказал Эндрюс, — что миссис Томас не любит, когда собаку пускают в дом. Впрочем, это относится к любой живности.
Откуда-то из глубин памяти возник крошечный котенок, свернувшийся у меня на руках… И бабушка, сердито поднимающая его хищными костистыми пальцами: «Сколько раз повторять — не смей приносить это в дом!»
Было ли мне тогда восемь лет? Или тринадцать?
Из-за поворота вынырнула темная громада особняка. Угрюмые башни, хмурые провалы окон. Ни огонька… Словно во мраке ночи поднялась еще одна тень.
Эндрюс затормозил перед парадным входом.
— О вещах не беспокойтесь. Я отнесу их в дом.
Из темноты выбежали собаки и с громким лаем остановились на дорожке, не решаясь переступить полукруг, очерченный светом фар; рядом с двумя огромными псами смешно подпрыгивала и виляла хвостом такса. Боже! Как мне передать ту радость, что охватила меня, когда я разглядела черную морду одной из овчарок.
Руки сами толкнули дверцу. Собаки перестали лаять и настороженно смотрели, как я выбираюсь из машины. Казалось, они не узнали меня. Однако уже в следующее мгновение Барон был у моих ног, скулил, вилял хвостом.
— Ну-ну, полно, Барон. Место!
Обезумев от счастья, он не слушал моих команд. Мне пришлось опуститься на колени и крепко обнять его шею. Подошедший Эндрюс подал мне сверток с остатками ужина, который нам завернули в придорожном кафе. Трудно описать чувства, владевшие мной в эту минуту. Мой пес ел из моих рук, благодарно облизывал пальцы и тихо ворчал.
