Ознакомительная версия.
Глава 24
Вернулись мы домой уже под вечер. Пиршество в доме Митана Мергиани, отца Шалико, затянулось на несколько часов.
Это был типичный сванский дом, такие я видела в Местии. Двухэтажный, просторный, нижний этаж из камня, верхний из дерева. Вдоль всего второго этажа шла веранда, внизу – большое помещение с железной печкой и длинным столом. Встреча показалась мне более чем сдержанной: ни громких криков и возгласов, ни шумных проявлений восторга, ни слез. Скупые объятия для Вадима, рукопожатия для меня. Иной мог бы подумать, что нам здесь и не рады вовсе, но я-то знала: все, что есть у семьи, будет сейчас на столе. А наверху, если мы соизволим заночевать, нам постелют постели с лучшим бельем и одеялами.
Братья Шалико и он сам вышли к столу в черкесках. Достали из какого-то дальнего сундука черкеску и для хозяина дома. Я подумала: «Жаль, если все это сделано только из уважения к гостям». Но, видно, ошиблась. В движениях старика появилась величавость, в осанке ребят – гордость. Они выпрямили спины, приосанились, подтянулись. Перед тем, как сесть за стол, мать Шалико обошла своих мужчин и попросила каждого снять и отдать ей кинжал. Женщина собрала их и унесла куда-то вместе с поясами. Таков обычай. За столом люди должны находиться без оружия.
Через час-другой меня стало клонить в сон от обильной еды и выпитого вина. Мужчины неспешно обсуждали какие-то проблемы. Женщины тихо пили кофе на своем конце стола.
За окном уже смеркалось, когда Вадим встал из-за стола, прижал руку к сердцу и стал благодарить хозяина за великолепное угощение и прекрасное вино.
– Подожди, – произнес тогда Митан и с величавым видом удалился из комнаты.
Минут через пять старик торжественно, на вытянутых руках вынес огромный кинжал. Между серебряными с чернью ножнами и белой костяной ручкой проглядывал потертый сафьян. Шалико что-то тихо сказал по-свански, и старик сверкнул на него глазами.
– Этот кинжал, – сказал Митан, – принадлежал семи поколениям Мергиани. Мой прапрадед выкупил его как ценность…
Старик был взволнован и перешел на сванский язык, Вадим тихо переводил для меня:
– Раньше его носил Тадешкелиани-старший, Мирзахан Тадешкелиани. Потом он был у Тенгиза Тадешкелиани, который убил им из кровной мести двадцать сванов. Тенгиза убил Бекмурза. Этим кинжалом убито много людей. На нем кровная месть. Он старый, но может убивать еще. Возьми его, Вадик, и пусть он больше никого не убивает.
Пока Митан говорил, все стояли. Вадим принял кинжал, поцеловал его, поцеловал старика.
Кинжал был старинным, работы тифлисских мастеров, как пояснил мне Вадим, показав дату на обратной стороне серебряных ножен – 1836 год. Судя по всему, Добров знал толк в старинном оружии. Вон как глаза загорелись.
Но меня больше заинтересовали слова, выгравированные по серебру замысловатой грузинской вязью.
– Что здесь написано, дядя Митан? – спросила я.
Старик велел Шалико перевести надпись. Тот перевел: «Кинжал я, режу врага, убийцу моего». И добавил:
– У нас не принято дарить кинжал. Он переходит от отца к старшему сыну. Кинжал – лицо человека, его дарят только в очень редких случаях. И лишь родственникам.
В голосе Шалико откровенно звучало сожаление об утраченной семейной реликвии.
– А этот кинжал… Отец оказал тебе большую честь, Вадик! Береги его! – закончил он.
– Ты теперь мой сын, – снова заговорил Митан, – старший брат Шалико. Спасибо, что не прогнал его, а отнесся с уважением. Если он будет плохо работать в этом сезоне, можешь прийти и плюнуть мне в лицо.
– Прости, отец! – Вадим прижал руку к сердцу и склонил голову. – В случае чего я сам разберусь с Шалико. Как старший брат разберусь.
Глаза Шалико блеснули. Он нахмурился, но промолчал и пошел провожать нас до машины.
– В пять утра уходим, – сказал Вадим. – Полпятого ты должен стоять под моими воротами в полном боевом снаряжении. Дождь, снег, град, цунами – на все ты должен наплевать. Иначе ничто тебе больше не поможет!
– Я понял. Зачем повторять, а? – Шалико воздел руки к небу. – Я богу поклялся. Тебе этого мало?
– Ничего, повторение – мать учения. – улыбнулся Вадим. – Не серчай. На сердитых воду возят!
– Да ладно! – Шалико махнул рукой. – Чего сердиться, сам виноват.
Мы сели в машину. И я заметила, как сошла улыбка с лица Вадима. Что ж, понятное дело, улыбки не для меня. Впрочем, я на них не рассчитывала и поэтому отвернулась, стала смотреть в окно. Оказывается, не угодила и на этот раз.
– Чего молчишь? – спросил мой спутник. – Вроде я сегодня тебя не обижал. Наоборот, с хорошими людьми познакомил. А ты сопишь и дуешься!
– Вадим, – повернулась я к нему, – объясни мне наконец, почему ты разговариваешь со мной в таком тоне? В чем я провинилась? Приехала сюда перевести дух, забыть о передрягах и работе, но почему-то вынуждена нервничать из-за того, что чем-то тебе не нравлюсь. С чего вдруг я должна подстраиваться под твое настроение? И доказывать, что приехала сюда не крутить с тобой роман? Ты много на себя берешь! Особенно при том положении, в котором я тут оказалась… Или тебе доставляет удовольствие унижать меня? Учти, никто и никогда не унижал меня, и если ты не прекратишь издеваться, я тебя зарежу тем большим ножиком, который тебе подарил Митан.
– О, это особенный ножик! – с гордостью произнес Вадим.
Казалось, он расслышал исключительно последнюю фразу, но особо не расстроился. Видно, не поверил, что я могу прикончить его.
– Очень старый кинжал. – Вадим любовно погладил ножны. – Клинок травленой стали, с тремя канавками, как делали только до середины позапрошлого века. Он и костяная рукоятка лет на полсотни старше ножен. Заполучить такое оружие по всей округе – дело безнадежное, старики не продают его ни за какие деньги. По обычаю оружие переходит к старшему сыну, чужим его не отдают.
– Но Митан назвал тебя старшим сыном…
– Да, и только поэтому передал кинжал. А так бы не видать его мне, как своих ушей.
– Шалико это не понравилось. Кажется, он обиделся.
– Он не скажет, что обиделся. И понял, что его крепко наказали. Возможно, урок пойдет ему на пользу. Кстати, я уже сказал Шалико: «Женишься, передам кинжал твоему первенцу». Ты бы видела, как он просиял.
Я вытащила клинок из ножен. Провела пальцем по сизым узорам, осторожно – по лезвию. И ойкнула от боли. На пальце выступила капля крови.
– Острый какой!
– Осторожнее, – буркнул Вадим, – кинжал не игрушка.
– Это булатная сталь? – спросила я, посасывая палец, чтобы ранка перестала кровоточить. – Как бритвой полоснуло!
Ознакомительная версия.
