Маркова успокоили. Эрнест начертил на листке бумаги схему, в которой обозначались сразу несколько сил, заинтересованных в устранении отца. Первым в списке стоял Глеб Румянцев, бывший вице-президент холдинга, за ним — Феликс Курышев, тоже отставленный от принятия важных решений и способный на неадекватные действия.
Мог быть причастен и Владимир Львович. Иногда Максим готов был поверить, что внезапная гибель Ларисы в автомобильной катастрофе не обошлась без участия тестя. В его кругу убийство служило рядовым инструментом конкурентной борьбы. На последней пресс-конференции отец дал понять, что располагает важной информацией относительно неких влиятельных лиц, и тесть мог принять это на свой счет.
Марьяну, согласившись, вычеркнули из списка. Она ненавидела отца, но вряд ли была способна спланировать и осуществить акцию со взрывным устройством.
По словам Эрнеста, была еще одна влиятельная сила, имеющая и мотивы, и ресурсы для покушения. В Лондоне отец занимался финансовыми операциями, не связанными с интересами холдинга. Всех подробностей юрист не знал, но мог предполагать, что дело касается наследства погибшего на Сицилии Майкла Коваля. Здесь были замешаны бизнес-партнеры двух покойных русских олигархов. Эрнест знал, что интерес к выморочным капиталам Коваля проявляет и Владлен Василевский, связанный с Департаментом экономической безопасности ФСБ. Марков тоже находил странным, что Василевский оказался в другой машине, хотя он должен был уехать со встречи вместе с отцом.
После двухчасового обсуждения было решено: дядя Саша Марков летит в Стамбул, чтобы прояснить детали покушения на месте, остальные делят сферы ответственности. Казимир должен связаться с Осипенко, который работал когда-то начальником службы безопасности у деда, а теперь вернулся в Следственный комитет. Марков обещал подключить к расследованию свои ресурсы. Эрнест садился готовить справку о встречах отца в Лондоне. Максим поехал к тестю.
Помощник сообщил, что у Владимира Львовича есть только полчаса между заседаниями и что Максима ждут на Охотном Ряду, ему заказан пропуск. Пожилая секретарша встретила его в приемной и проводила в депутатскую столовую. Максим не ожидал, что разговор состоится за обедом, в окружении жующих челюстей и сальных губ, но тесть не предложил ему выбора. Владимир Львович осторожно ел суп, брезгливо осматривая содержимое каждой ложки.
— Если бы ты был моим сыном, — сказал он, тщательно пережевывая разваренные овощи, — я бы дал несколько советов, полезных в данных обстоятельствах. Но ты сын своего отца, а Георгий имел… имеет свой взгляд на события.
— Отец в реанимации, и я собираюсь принимать решения самостоятельно, — возразил Максим.
— Но ты же пришел ко мне? — пожал плечами Владимир Львович. — Возьми что-нибудь. Котлеты, компот. Суп отвратительный.
— Спасибо, я пообедал. Я пришел узнать, что вы думаете об этом. Если вы что-то знаете.
Владимир Львович задумчиво жевал:
— Я знаю то же, что и ты.
Максим смотрел в его одутловатое больное лицо, пытаясь залезть ему в голову и понять, почему он так равнодушен к происходящему, хотя покушение на отца уже обрушило акции компании и возбудило кредиторов. Возможно, политик знал о подготовке взрыва, возможно, одобрил его или даже сам дал поручение. Подперев щеку рукой, тесть со скукой заговорил:
— Собственно, если тебе интересно мое мнение, я могу сказать, что думаю. Твоему отцу оформили пропуск в морг, а ты бежишь к чужому дяде и спрашиваешь, что тебе делать.
Максим заставил себя проглотить унижение. Тесть всегда соблюдал с ним дистанцию, как с посторонним и малознакомым человеком. Но теперь эта холодность приобрела почти демонстративный характер.
— Если бы я с уверенностью знал, кто это сделал…
Владимир Львович перебил его:
— Ты не хочешь открыть салон педикюра?
Максим расшифровал его иносказание: «Или действуй, или ищи себе другое занятие».
— Я не думаю, что в жизни только две альтернативы, — сдерживая раздражение, произнес Максим. — Или салон педикюра, или убивать всех, кто мне не нравится.
Тесть отставил тарелку, промокнул салфеткой рот:
— Хочешь убивать тех, кто тебе нравится?
Максим не стал делать вид, что ему смешно. Он чувствовал себя так скверно, как, наверное, никогда раньше. Почему-то только сейчас он отчетливо понял, что отец и в самом деле может умереть, оставив его один на один со всеми проблемами мира.
— Спасибо, что уделили время, — сказал он тестю, поднимаясь из-за стола.
— Дешевый зехер, — пробормотал Владимир Львович.
— Что?
— Дешевый понт, — повторил тесть и тоже поднялся.
Вместе они вышли из столовой. На ходу политик говорил, не глядя на Максима.
— Запомни, пока ты — никто. Просто сын Измайлова, хороший парень, у которого есть влиятельные друзья. Они готовы заплатить за тебя в ресторане. И предложить тебе начать политическую карьеру. Они уже обещали сделать тебя президентом? По крайней мере, вице-спикером Госдумы?
Максим вспомнил разговор с Юрием Минаевичем.
— Сейчас речь не обо мне, — возразил он.
— Нет, речь о тебе. Ты приехал покорять Москву и до сих пор ждешь, что золотые яблоки так и будут сыпаться с неба. Но здесь за все нужно платить. Когда тебя гасят лицом об стол, ты можешь сделать две вещи. Остаться хорошим парнем и открыть салон педикюра. Или надо отвечать по понятиям.
Возвращаясь в офис, Максим тяжело обдумывал слова тестя. Владимир Львович так просто толкал его к преступлению, словно предлагал посильнее ударить по теннисному мячу. Максим представлял волнистую челку и сочные губы Глеба Румянцева, ямочку на круглом подбородке. Тот был любовником Ларисы, Максим всегда вспоминал об этом с легким отвращением, как будто, лежа в постели, прикасался к чужому нечистоплотному телу. Конечно, Глеб был способен организовать покушение в другой стране, чтобы спрятать концы, запутать и затянуть расследование. Причин к устранению отца у него было вполне достаточно.
Если завтра Глеба застрелят на выходе из ресторана, а Курышев провалится на снегоходе под лед, можно будет представить все эти случаи как цепь покушений на верхушку холдинга. Марков или Владлен Василевский наверняка знали, где взять специалистов для такой работы. Но сама идея убийства не нравилась Максиму. Пугала не рациональной опасностью попасть в тюрьму или стать жертвой шантажа, скорее глубинным трепетом перед смертью. Внутренним чутьем он понимал, что, отняв чужую жизнь, навечно поселит в своей душе сосущего червя возмездия. Но тесть был прав. Если ничего не предпринять, отца снова попытаются убить. А после и самого его прихлопнут, как досадливую муху.
