Тут я вспомнила того, кто рядом со мной находился в гробнице. Фараон Тетеф. Его тело находитесь в нескольких футах. Мумия, столетиями безмолвно пролежавшая в безмятежном сне, находилась рядом, но я не видела ее. Может быть, фараон рассердился, что я явилась сюда без приглашения? Неужели я оскорбила его древний обычай, гласивший, что место вечного покоя неприкосновенно? Какую кару мог этот древний фараон, которого так грубо вырвали из безмятежного царства мертвых, наслать на меня за преступления, которые я не совершала?
«Возьми себя в руки!» — мысленно воскликнула я.
Я отчаянно пыталась сдержать бежавшие по моим щекам слезы.
Говорят, перед глазами умирающего проносится вся его жизнь. Теперь я сама убедилась в этом. События всей моей жизни мелькали, как в калейдоскопе.
Я стала медсестрой, посвятила себя спасению жизней и прежде ни к кому по-настоящему не испытывала чувства любви. Убитая смертью родителей и брата, я не удержала сестру, замкнув сердце перед миром, полным любви и надежд. Доктору Келлерману не удалось подобрать ключи к нему, Джон Тредвелл лишь смог разбудить в нем нежность. И только араб со странными, красивыми глазами сумел широко распахнуть мое сердце навстречу страсти и любви.
А теперь он же меня предал.
Трудно сказать, открыты у меня были глаза или закрыты, ибо я все равно ничего не видела. Я лежала на спине и думала о древнем Тетефе, лежавшем в своем саркофаге. Что ж, вероятно, рука грабителя не касалась его три тысячи лет, но теперь ему покой лишь только снится. В конце концов, фараона нашли для того, чтобы украсть у него бессмертие.
Я была уверена, что страдать мне осталось недолго, и по иронии судьбы мне не хотелось умирать лишь по одной причине.
Несколько последних дней я думала о любви к двум абсолютно разным мужчинам. О любви к доктору Келлерману и Ахмеду Рашиду. Я понимала: выбор все равно придется сделать.
Однако теперь, в последние минуты жизни, странным образом все прояснилось. Сердце подсказало мне, кого мне больше всего жаль покинуть.
Я представила его стоящим перед собой и даже сумела улыбнуться. Даже в последние минуты жизни я думала о нем.
Из полуобморочного состояния меня вывел какой-то звук. Затем еще один. Какой-то звон. Кто-то скреб землю. Разгребал ее.
Кто-то хотел проникнуть сюда!
Я пыталась закричать, но не хватало сил. Я лежала и ждала, когда эти звуки станут громче. Вдруг темноту прорезал тонкий луч света. Затем послышались голоса. Раздался страшный грохот, и посыпались камни. Стало светлее.
Кто-то опустился на колени и взял меня на руки.
— Лидия, — прозвучал тихий голос.
— Быстрее, — сказал Пол Джелкс. — Уходим. Ей не хватает воздуха.
Я почувствовала, как две сильные руки поднимают меня и выносят через дверь. В соседнем помещении пахло дымом от взрыва динамита. Меня торопливо уносили вверх по скату. Свет резал глаза. Солнечный свет.
— Слава Аллаху, ты жива!
— Сколько…
— Лидия, ты провела там три часа.
— Три…
Я закрыла глаза. Ахмед бережно положил меня на землю, и я почувствовала, что в моем теле снова пробуждается жизнь.
— Бедняжка! Должен сказать, вы попали в самый ад, — посочувствовал Пол Джелкс. — Ну, ну, все уже позади. Мы отвезем вас в лагерь.
Я отняла руку от лица и увидела, что Ахмед смотрит на меня.
— Что там случилось? Эта дверь…
— Здесь появился Арнольд Росситер.
— Росситер!
— Лидия, он выследил нас, а его люди держали Марка и доктора Эймса под дулом пистолета. Затем он велел им вызвать Пола. Потом он захлопнул за тобой дверь и приставил пистолет к моей груди.
— Скорее, — торопил Джелкс. — Возвращаемся в лагерь. Она пережила такой удар.
— Со мной все в порядке, — слабым еще голосом сказала я.
Пока мы шли к машине, Ахмед поддерживал меня и помог устроиться на заднем сиденье. Когда «лендровер» со скрипом преодолевал склон, я заметила трех мужчин в форме, охранявших вход в гробницу.
— Кто эти люди? — удивленно спросила я. — И как ты…
Ахмед тихо рассмеялся и с нежностью посмотрел на меня.
— Это Карл Швейцер спас нас всех.
— Что…
— Лидия, ты его не за того приняла. Я сам только вчера вечером узнал, кто он такой. Он искал не Пола Джелкса, а Росситера.
— Ничего не понимаю.
— Карл Швейцер работает в музее Западного Берлина и много месяцев ищет Арнольда Росситера в связи с кражей ряда шедевров. Он подумал, что ты в сговоре с Росситером, потому что видел тебя вместе с Джоном Тредвеллом, одним из подручных Росситера.
— Как это нелепо! Боже, надеюсь, мне не грозят неприятности из-за того, что я его ударила.
Ахмед широко улыбнулся.
— Интересно, что Швейцер был не меньше удивлен, увидев тебя в лавке Хури, чем ты его. Он расспрашивал хозяина лавки, пытаясь узнать, где может быть Росситер, как вдруг зашла туда ты. Для него это была полная неожиданность.
А если ты заодно с Росситером, как он полагал, то зачем тебе ходить по лавкам и пытаться сбыть этого шакала? Швейцер в этом не видел никакого смысла, но все равно собирался задержать тебя.
— Но он убил Джона Тредвелла.
— Нет, скорее всего, это дело рук Росситера. Карл Швейцер оставил Джона в живых, он лишь потом узнал об убийстве.
— Должно быть, я упустила Росситера за какие-го секунды…
— А в Золотом доме он шел за тобой следом, но не он ударил тебя. Это сделал кто-то другой, один из людей Росситера.
— Я этому не верю.
— Уверяю тебя, это правда. Когда я вчера вечером разговаривал с ним, он показал мне…
— Вчера вечером! Ахмед, почему ты ничего не сказал мне?
— Ты меня не спрашивала.
Я удивленно смотрела на него и вдруг почувствовала усталость. Моя голова опустилась Ахмеду на плечо, глаза на мгновение закрылись.
Когда он взял меня за подбородок и начал целовать, это не удивило меня. Я обняла его за шею и стала отвечать на поцелуи, забыв о том, что в машине еще кто-то есть. Он держал меня крепко, словно боясь потерять. На мгновение мы забыли обо всем.
Машина остановилась. Я подняла голову и выглянула в окно. Через облако оседавшей пыли я разглядела лагерь Пола Джелкса и очертания нескольких человек. Большинство из них были одеты в форму.
Ахмед помог мне выйти. Я спрыгнула на песок, едва удержавшись на ногах, и уставилась на мужчин, стоявших в нескольких футах от меня.
Одним из них был Росситер (ну конечно, тот самый американский турист на Муски), а вторым — Карл Швейцер. Когда я увидела его перевязанное плечо и подвязанную правую руку, мне вдруг страшно захотелось расхохотаться.
