— Почему именно в Прагу? — спросила я.
— Откуда мне знать? — безразлично пожал плечами Юрий. — Говорю же, Алку хрен поймешь, шизофреники — народ мутный. Хотя мне тоже Прага нравится: там почти все знают русский язык, жизнь дешевле, чем в Москве. — Палач отхлебнул самогона и скривился. — Охранники скурвились. Если бы Маркел не увлекся коксом и не уснул в этом драном Линеве, черта с два она улизнула бы в кислотный дом!
— Какой кислотный дом? — не поняла я.
— Все тебе объясняй!.. — досадливо сглотнул палач. — Его еще домом Ярцевых у вас называют, хотя эти самые Ярцевы давным — давно свалили в Штаты… Прикинь, в чем главная засада: мы всех моментом вычислили — и твоего Сашку, и Алку. Весь город на уши поставили. А какой — то занюханный малевальщик сквозь землю провалился!
— Не такой уж он занюханный… — для чего — то заступилась я за художника. — Кирилл — талантливый человек.
— Талантливый? Людям жизнь отравлять! — разгорячился мой мнимый дворник. — Думаешь, чем сейчас Крымовы занимаются?
— В Швейцарии на горных лыжах катаются, — с гордостью за свою осведомленность ответила я.
— Как бы не так! Боря жену в неврологическую клинику запихнул, а с нас обещал шкуру спустить, если мы Золотарева не устраним. — Палач допил последние капли из своего стакана. — И ведь спустит, с него станется!
— Сочувствую, — фальшивым голосом заверила его я.
— Я тебе тоже сочувствую, фрекен, — кивнул Юрий. — Ты тут вообще ни при чем, без вины виноватая.
— Знаете, Юрий, мне кажется, все влюбленные оказываются в положении крайних, без вины виноватых… — решила я разжалобить своего палача.
— Кончай базарить! Кончай давить на жалость! — Ненавистный собеседник яростно стукнул пустым стаканом по столу и сморщился так, что его правильная физиономия стала безобразной. — Что бы ты понимала?! Заладила: любовь, любовь!..
— Давно молчу. — Я посмотрела в глаза убийцы с предельной отвагой. Подумала, что зря не закончила записку, которую начала писать в подвале. Никогда не знаешь, что тебя ждет дальше… Так и уйду, ни с кем не попрощавшись…
В консервной банке дотлевал свечной огарок — фитиль чадил, плавал в растопленном стеарине. Я не нашла лучшего занятия, чем смаковать остатки самогона, будто это было отменное божоле с Лазурного берега Франции. Еще вдумчиво, медленно пережевывала корочку черного хлеба: последнюю свою закуску.
Надо отдать должное: Юрий выждал, пока я допью и доем, и только потом скомандовал:
— Пора, Юленция. Пошли!
— Куда? — дрогнувшим голосом спросила я.
— Вперед и с песней. Тебе же нравится петь!
Даже Илона Карловна не выражалась столь беспрекословно и пессимистично, хотя она была моей непосредственной начальницей… Наверное, мой палач ощущал себя властелином мира… Он натянул на голову шапочку и разительно переменился: снова стал дворником и забулдыгой, как метко определила этот тип баба Глаша. Я поднялась, ежась от озноба. Неожиданно рассвирепевший Юрий схватил меня за воротник шубы и поволок прочь из сарая. Я не вырывалась и не брыкалась… Только когда мы приблизились к туалетной будке, запищала, прижимая пальцами очки к переносице:
— Мне туда не нужно! Я не хочу! — Мне показалось, что маньяк намеревается замочить меня в сортире: стукнуть чем — нибудь тяжелым и столкнуть в дырку. О, такой зловонной казни я бы даже ему не пожелала!..
— Заткнись! — Он протащил меня мимо будки по запорошенным первым снегом огородным грядкам. Сапоги в них увязали по щиколотку. Довел до невысокого обрыва над Обью, спросил: — Плавать умеешь?
— Н-немного… совсем плохо… по — собачьи… — Инстинкт самосохранения подсказал мне, что лучше врать.
— Вот и отлично, — обрадовался Юрий. — Потонешь быстро и безболезненно. Ступай кормить рыбок! — С этим издевательским напутствием он столкнул меня в реку с такой силой, что мое тело в скафандре из нерпы пролетело метров десять и, врезавшись в воду, по инерции пошло вниз.
На самом деле я люблю водную стихию — в ванне, в озере, в море — и плаваю вполне прилично. Но какой же безумец станет купаться в реке поздней осенью, почти зимой, да еще в верхней одежде?! Уважающие себя люди и летом не заходят в грязную Обь, боятся заразиться серозным менингитом…
Придонное течение оказалось стремительным, как ураган: оно волокло меня, закручивало в своей утробе, затыкало нос, рот, уши. Естественно, первым делом с меня сорвало новые очки от Сальваторе Феррагамо, за которые я так и не успела рассчитаться с Алиной Гладковой… Хуже того, что за считаные секунды я наглоталась серозной воды, а вырваться из ее агрессивного потока не удавалось — я мчалась и мчалась вперед, как подводная лодка на боевое задание. И тогда я поняла, что надо смириться: крепко зажмурила глаза, затаила дыхание и вытянула руки вдоль туловища…
Глава 11
СПОСОБ ПЛАВАНИЯ В ХОЛОДНОЙ ВОДЕ
Внезапно мои сапоги зацепились за что — то твердое, жесткое, похожее на металлическую арматурину. Я инстинктивно уцепилась за нее руками и ногами и вскарабкалась на верхушку выступа, использовав железяку как точку опоры, потом напружинилась, собрала силы, оттолкнулась и… вынырнула на поверхность под углом сорок пять градусов!.. Отфыркиваясь и энергично молотя конечностями, я выплюнула воду и с жадностью глотнула спасительного воздуха. Сама возможность дышать и держаться на плаву, а не бороздить дно, рискуя потонуть, показалась невероятным везением, наполнила меня безудержным оптимизмом и сумасшедшей радостью. Бурное течение из погубителя и заклятого врага превратилось в моего союзника: я попала в струю, и она напористо волокла меня вперед.
Поначалу я даже температуру обской воды не почувствовала, только отметила, до чего у реки неприглядный вид: она была мрачной, буро — коричневой, как телогрейка палача, как глумливые морды бомжихи и квартирной хозяйки, как все самое омерзительное на свете. Да… не Средиземное море…
Над стремниной стелился белесый туман, он окутывал меня, как кокон, скрывал очертания берегов, затуманивал перспективу. Вспомнилось, что вода остывает медленнее, чем воздух, и я тешила себя мыслью, что не успею замерзнуть и стать такой же холодной, как река. Но плыть в насквозь промокших, тяжелых, как арестантские колодки, полусапожках было затруднительно. Я скинула их, поочередно поддев носком за пятку, и немало послужившая мне обувка незамедлительно отправилась к рыбкам, на дно.
Шуба тоже сковывала движения, но расставаться с ней я не торопилась. Думала: плавают же в такой шкуре нерпы! И не только плавают — привольно плещутся и резвятся, а они водятся именно в холодной, ледяной воде!.. Я вообразила себя тюленихой и вальяжно покрутилась с боку на бок на мелких волнах. Нет, наивно сравнивать себя с гладкой, серебристой нерпой! У нерп есть гибкие, подвижные ласты, маневренный хвост и толстый — толстый защитный слой жира. А у меня что? Никуда не годные, дряхлые, палкообразные конечности… Мне приходилось отчаянно молотить ими, чтобы хоть как — то держаться на поверхности, но вскоре я выбилась из сил и тяжело задышала. Стало очевидным, что плыть или просто удерживаться на поверхности в шубе больше невозможно… Я выпростала руки из рукавов и стянула с себя любимую нерпу.
