— Позвони ему, пожалуйста, сам. Мне еще нужно звякнуть Эдику.
— А это еще зачем? — удивился Артем.
— Эдик никогда не простит, если я позволю убить себя, не поставив его об этом в известность.
— А серьезно? — настаивал Артем.
— Не знаю. Может быть, просто хочется, чтобы он хоть немного поволновался из-за меня.
Маша набрала номер его офиса.
— Это Маша Семенова, Серафима Наумовна, — сказала она секретарше. — Если Эдик очень занят и если вас не очень затруднит, передайте ему, что сегодня он, возможно, станет вдовцом и освободится наконец от своей непутевой жены.
Маша не сомневалась, что это доставит секретарше небольшое, но удовольствие. Почему бы не сделать человеку приятное?
— Передайте ему это сами, — фыркнула Серафима Наумовна.
— Эдуард Светлов у телефона, — услышала Маша через секунду.
— Эдик, я тебя оторвала?
— А ты как думала! Деньги таят на глазах, а я жилы рву, чтобы их сохранить… Ну, что там у тебя?
Она принялась подробно излагать ситуацию. Он несколько раз откладывал трубку, чтобы попутно справиться о курсах доллара, дойч-марки и тому подобном. Наконец она дошла до кульминационной точки: забаррикадировавшийся афганец дал властям один час на размышления, а потом собирается убить всех домашних, в том числе и себя самого. Эдик молчал. Маша подумала, что перестаралась. Может быть, с ним случился удар? Может быть, его разбил паралич? Может быть, он потерял дар речи, вдруг осознав, как был несправедлив к жене, и теперь мучительно подбирал слова, чтобы попросить прощения и пообещать, что отныне готов на все, только чтобы их супружеские отношения не прерывались и вошли в нормальное русло. Почему бы им не попробовать стать друзьями, не сделать еще одну попытку, чтобы заново воссоздать семью. Может быть, Эдик нравственно переродился в эти короткие мгновения и тоже готов на самопожертвование ради того, чтобы спасти Машу от тоски и одиночества — раз уж она так жестоко ошиблась в своем любовнике, который несколькими словами перечеркнул все, что между ними было…
— Маша, — наконец молвил Эдик.
— Да, Эдик? — спросила она с надеждой.
— Что я буду делать, если с тобой что-нибудь случится?
— То есть в каком смысле?
— А ты сама не понимаешь?! Неужели ты стала такой эгоисткой, что тебе наплевать на то, как ты можешь этим осложнить мою жизнь?
— Эдик, я не…
— Я ведь тружусь не покладая рук! Для кого я это делаю? Для тебя я это делаю! Я хочу, чтобы ты наконец родила, а ты специально выводишь меня из себя, чтобы я потерял потенцию! Я нервничаю, и у меня все валится из рук! Я не могу работать! Если с тобой что-то случится, так и знай!.. — напоследок заявил Эдик.
Он швырнул трубку, и Маша так и не успела выяснить, в чем заключается смысл последнего предупреждения. Значило ли это, что в случае ее гибели он навсегда лишится не только трудоспособности, но и потенции? Останется ли он безутешным вдовцом или их небесный союз будет считаться автоматически расторгнутым?
У служебного же «рафика», как выяснилось, полетел карданный вал, и им пришлось отловить частника. Загрузивши аппаратуру, они отправились на место происшествия.
Пока водитель пробивался сквозь транспортные пробки, которыми знаменито Садовое кольцо, Маша подкрасилась и припудрилась и погрузилась в состояние сосредоточенной безмятежности и просветленности — как солдат перед грандиозным сражением, переодевшись во все чистое и закурив любимую трубку. Артемушка Назаров принял ее молчаливую замкнутость за крайнюю озабоченность по поводу надвигающейся опасности. Он бесшабашно почесал у себя за ухом, дружески потрепал ее по плечу и успокоил:
— В любом случае мы отснимем гениальный репортаж!..
Хотя Машу слегка царапнуло это его странное «в любом случае», ее мысли были все еще далеки от афганца, державшего в заложницах трех женщин и ожидавшего встречи с четвертой.
Она осознала, что, так или иначе, ее брак с Эдиком Светловым непосредственно приблизился к распаду. Будущее слегка страшило ее. Ей словно предстояло заново войти в самостоятельную взрослую жизнь. С одной стороны, больше ни перед кем не нужно будет отчитываться. Ее зарплата, гонорары и «все такое прочее» — а это все-таки не такая уж и мелочь — отныне будут оставаться в ее кошельке, и она будет вольна распоряжаться заработанным по своему усмотрению. Ей нужно будет подумать о том, где жить, — ведь не возвращаться же ей под родительский кров в дом на Патриарших!.. С другой стороны, ей предстояло приобрести статус «разведенной женщины». Что за этим кроется, один Бог ведает. Может, ее больше и замуж никто не возьмет. Все-таки «разведенка»…
Машина внедрилась в какие-то переулки за Каланчевской площадью. Здесь ориентироваться стало мудрено, но водитель, яростно перебрасывая руль то вправо, то влево, ударяя то по газам, то по тормозам, показал себя во всей красе. Ему бы не частным извозом заниматься, а участвовать в «Кэмел-трофи». Наконец, по-пиратски обошедшись с последним светофором, возникшим на их пути, они оказались на сонной пустоватой улице, а затем свернули под арку во двор, где вблизи одного из домов уже дежурили милицейские наряды и припарковалось несколько патрульных машин с включенными мигалками. Водитель, которого Артем успел посвятить в суть «особого задания партии», определенно чувствовал себя в своем праве, поскольку при приближении гаишника с полосатой палкой фамильярно сделал ручкой и крикнул:
— Свои, командир!
А его седоки замахали своими журналистскими удостоверениями.
Маша еще не успела отыскать глазами Бориса Петрова, но уже решила про себя: если ей не суждено героически погибнуть при исполнении служебных обязанностей и ее обожженный труп не отвезут в морг, где ей будет предстоять свидание с супругом, вызванным для опознания, то сегодня вечером она в последний раз займется любовью с Борисом, а потом придет домой и поставит вопрос о разводе и разделе имущества. Словом, настроение у нее было бодрым.
Их оператор уже выбрался с телекамерой из машины и приступил к увековечиванию Маши Семеновой на фоне милицейских чинов с постными физиономиями. У крайнего подъезда дома скопилась небольшая толпа простых обывателей — жителей близлежащих домов и прохожих, которые жадно ждали развития событий и поглядывали на одно из окон шестого этажа. Дежурила поблизости и «скорая», а минуту спустя во двор торжественно въехали три красные пожарные машины. Во дворе сразу стало тесно и чрезвычайно тревожно. Пожарные, основательно упакованные в брезент и кирзу, принялись разматывать брандспойты.
