завтра я избавлю тебя от необходимости жить с безнравственной особой: я уезжаю… навсегда.
Дональд выпрямился, и как раз в тот момент, когда пронзительный крик Беатрис достиг высочайшей точки, вытянув дрожащую руку в сторону окна, с благоговейным ужасом спросил:
– Но дети… ты бросишь детей?
– Нет, – Грейс покачала головой: – Я не собираюсь… Дональд широко раскинул руки, как будто собрался закрыть своим телом какую-то пробоину, предотвращая ужасную катастрофу, и начал ходить в узком проходе между столом и стеной, напоминая своими быстрыми движениями заводную игрушку.
– Ты не можешь бросить моих детей… моих детей. Ты хочешь оставить их без матери, они будут жить в позоре. Слышишь? В позоре!
Подергивания его на секунду прекратились, потом он продолжал говорить – быстро, неясно и теперь почти бессвязно, о детях, о его детях. Грейс молча смотрела на него. Дональд напоминал ей ребенка, прибегнувшего к последнему средству самозащиты. Он не желал слушать ее, он знал, что она скажет: «Я забираю детей с собой». Он не допускал такого варианта и, по-видимому, считал, что если будет говорить без передышки, то она не сможет сообщить ему, что забирает детей. Как недалекий человек, Дональд видел теперь лишь один способ доказать собственную правоту – силой своего голоса.
– Прекрати! Немедленно! Прекрати, говорю тебе! – закричала неожиданно Грейс, как иногда прикрикивала на детей. Дональд замолчал и остановился, изумленно глядя на нее. Пот стекал по его лицу. Медленно и отчетливо Грейс продолжала: – Я уезжаю завтра и забираю с собой детей. Ты слышишь? И… и я скажу тебе сейчас кое-что… они не твои дети.
Ну, вот и все.
Дональд ссутулился и положил руки на стол. В этой позе он напоминал орангутанга. И даже в гортанных звуках его голоса послышалось что-то животное.
– Это мои дети, и тебе не удастся лишить меня их никогда… никогда. Понимаешь? Никогда эти дети не покинут меня, клянусь тебе.
– Стиви! Стиви! – все еще доносились с аллеи крики Беатрис. Грейс ощутила дрожь: ее спокойствие постепенно сменялось чувством страха.
Сейчас, когда Дональд склонился над столом и поднял голову, их глаза находились на одном уровне; они пристально смотрели друг на друга, пока Беатрис кричала в саду. Потом Дональд медленно выпрямился, вытащил платок и вытер пот с лица. Несколько минут он стоял, опустив голову и делая глубокие вдохи, потом уже более естественным тоном, не глядя на Грейс, проговорил:
– Я ничего больше не хочу слышать, и я прощу тебя, если ты перед Богом пообещаешь мне, что это никогда не повторится.
– Мне не нужно твое так называемое прощение, и я ничего не собираюсь обещать тебе.
Он медленно поднял голову и уставился на нее.
– Грейс… я сказал, что прощу тебя. Разве ты не понимаешь, чего мне стоило выговорить эти слова? Я – слуга Бога, но я и мужчина, которому ты нанесла ужасную обиду, ужасную обиду…
– Ужасную обиду? Ха! – хотя подобное «ха!» подразумевает смех, ни один мускул лица Грейс не шевельнулся. Она пыталась сдержать поток бранных слов, готовых сорваться с ее языка, – но безуспешно. Быстро кивнув Дональду, она продолжала: – Говорю тебе еще раз – не будь таким чертовым лицемером… «ужасную обиду»… Бог ты мой!
– Перестань ругаться. Я этого не потерплю, слышишь? Называй меня лицемером или еще кем-нибудь, как тебе подсказывает твой мелкий умишко, но я не позволю тебе ругаться в моем присутствии…
– Мама! Мама! Мамочка! – послышалось снаружи. Беатрис просто заходилась в крике. Грейс бросилась к окну, с горечью бросив через плечо в последний раз: – «Ужасную обиду…»
Даже когда она выглянула из окна, внимание ее лишь частично было занято дочерью, которая, стоя на коленях, била своими маленькими кулачками по земле, – голова Грейс все еще была переполнена словами, ужасными словами, которые она хотела бросить в лицо Дональда. Но в следующую секунду она позабыла обо всем: проследив, куда смотрит перепутанная девочка, она, к своему ужасу, поняла, чем вызваны громкие крики Беатрис. Стивен карабкался вверх по решетке, поднимавшейся под самое окно детской комнаты. Эта решетка использовалась в качестве опоры для тонких усиков ломоноса; мальчик преодолел уже половину высоты. Рука Грейс инстинктивно потянулась к горлу. Она знала, что не должна сейчас кричать на сына, но страх и напряжение последних минут превозмогли.
– Стивен! – возбужденно воскликнула она. Мальчик испуганно поднял голову. Потом, увидев, что мать является свидетелем его отважного поступка, он закричал:
– Послушай, мамочка, я могу долезть… – глядя на мать в эту минуту триумфа, он слишком отклонился назад. Отпустив руку, чтобы схватиться за следующую опору, он потерял равновесие и с криком, который заглушил вопли Беатрис, рухнул на землю.
Грейс выскочила из комнаты, бросилась по лестнице вниз и через несколько секунд оказалась на аллее. Девочка уже была близка к истерике, но Стивен не издал больше ни звука. Грейс обняла сына и хотела поднять его, когда Дональд грубо оттолкнул ее в сторону.
– Не трогай его!
Это было сказано таким тоном, будто прикосновение к Стивену могло осквернить мальчика. Его реплика привела Грейс в состояние, близкое к ярости. Но она вынуждена была посторониться: Дональд, взяв на руки безвольно обвисшее тело ребенка, прошел и скрылся в гостиной. Грейс заставила себя подойти к телефону и позвонить Дэвиду. Когда она называла телефонистке номер доктора, то с удивлением обнаружила, что все еще бормочет: «ужасную обиду… ужасную обиду…»
В девять часов вечера того же дня она позвонила Аджи. Услышав отрывистое «привет», Грейс безо всякого вступления сообщила:
– Стивен упал с высоты, тетя Аджи. Врачи считают, что он, возможно, сломал тазовую кость. Он в больнице.
– Этого не может быть!
– Это так, тетя Аджи.
– И вы собирались приехать завтра.
– Да, тетя Аджи.
– Невероятно.
– Это еще не все. Теперь он знает о моем возлюбленном… и вам, конечно, будет приятно услышать, что Дональд готов простить меня.
– О! Девочка…
– Он не разрешит мне взять детей… Та резиновая привязь, о которой вы говорили, снова натянулась, тетя Аджи.
– Боже мой!
Третий ребенок Грейс родился первого января тысяча девятьсот сорок четвертого года. Она назвала дочь Джейн. Дональд в это время лежал в постели с гриппом, так что если он и собирался проигнорировать рождение ребенка, об этом все равно никто не узнал.
Стивену рождение сестры не понравилось: это отвлекло всеобщее внимание от его «одетой» в металлическую шину ноги. Беатрис тоже не проявила особого интереса, так что Грейс родила ребенка вроде как только для себя. Такое продолжалось до тех пор, пока девочке
