Дона быстро зашагала, с удовольствием ощущая свободу движений в своей мальчишеской одежде. Настроение у нее поднялось. В такт шагам она несколько раз принималась напевать песенку Пьера Бланка, вспоминая его самого, его белозубую ухмылку и обезьянье лицо. Наверно, он теперь где-то на середине пролива, расхаживает по палубе «La Mouette», дожидаясь своего отставшего капитана.
За поворотом дороги показалась тень, отделившаяся от дерева. Это был Уильям. А у кромки дороги с лошадьми стоял какой-то паренек, вероятно, это был брат Грейс, который поделился с Доной своей одеждой. Когда Уильям приблизился, Дона чуть не прыснула со смеху. Он был облачен в черную пару, белые чулки и длинный завитой парик.
— Так кто это был, доктор Уильямс? — спросила Дона. — Сын или дочь?
Уильям сконфуженно поглядел на нее, явно не испытывая удовольствия от доставшейся ему роли. Он не мог смириться с тем, что должен представлять джентльмена, тогда как она — простого грума. Ему это казалось кощунством.
— Что ему известно? — спросила шепотом Дона, скосив глаза на его спутника.
— Ничего, миледи, — тоже шепотом ответил Уильям. — Он знает, что я друг Грейс и сейчас нахожусь в бегах, а вы — мой приятель и помогаете мне скрыться.
— В таком случае, не забывайте, что я Том, — не терпящим возражения тоном проговорила Дона. Не удержавшись от желания подразнить Уильяма, она запела песенку Пьера Бланка и, подойдя к одной из лошадей, легко вспрыгнула в седло, улыбнулась пареньку и, вонзив пятки в бока животного, пустила его во весь опор, оглядываясь на своих отставших спутников.
Подъехав к поместью Годолфина, они спешились и оставили паренька караулить лошадей. Дона и Уильям одолели еще с полмили пешком и, наконец, подошли к воротам парка. Час был поздний. В черном небе зажглись первые звезды. По пути они почти не разговаривали. Хотя все детали плана были обдуманы заранее, все же в них вселился страх, подобный тому, что бывает у актеров, которым предстоит впервые выйти на сцену перед публикой. Ворота были заперты. Они перелезли через стену и, стараясь спрятаться от сторожа, стали пробираться в тени деревьев к подъездной аллее. В доме все окна верхнего этажа были освещены.
— Сын и наследник заставляет себя долго ждать, — шепнула Дона и смело пошла по аллее, оставив Уильяма в стороне.
У входа в конюшню на мощеном каменном дворе она увидела карету доктора. На ее переднем сиденье под самым фонарем играли в карты кучер и один из грумов Годолфина. Слышалось бормотание низких голосов и тихие взрывы смеха. Дона вернулась к Уильяму. Из-за темного парика и большой шляпы его маленькое бледное лицо казалось еще меньше. Рот был сжат в тонкую, решительную линию. Под одеждой угадывались очертания пистолета.
— Вы готовы? — спросила Дона.
Он кивнул и обреченно зашагал по аллее к башне. Ему явно недоставало актерского мастерства. «Сумеет ли он быть убедительным в своей роли или начнет спотыкаться через каждое слово и провалит весь спектакль?» — подумала Дона.
Перед самой дверью башни они переглянулись, и Дона похлопала Уильяма по плечу. В первый раз за весь вечер он улыбнулся и кивнул, давая понять, что не подведет. Стоило ему постучать в дверь башни, как он чудом преобразился. Перед Доной стоял уже не прежний тихий, вкрадчивый Уильям, а настоящий врач, уверенный в себе. Зычным грубоватым голосом он взывал к стражникам:
— Есть ли здесь некий Захария Смит? Его хочет видеть доктор из Хелстона.
В башне откликнулись, дверь вскоре распахнулась, и на пороге показался стражник. От жары он скинул куртку и закатал рукава выше локтей. Увидев «доктора», он радостно ухмыльнулся.
— Выходит, ее светлость не забыла своего обещания? Входите, сэр. Добро пожаловать. У нас здесь столько эля, что хватит окрестить младенца, да и вас в придачу. Так это был мальчик?
— Именно так, мой друг, — сказал Уильям. — Чудесный мальчуган, точное подобие его светлости.
Он довольно потер руки и последовал за тюремщиком внутрь башни. Дверь они за собой не закрыли, и Дона, пробравшись поближе, могла слышать, что происходит внутри. Она слышала их шаги, звон стаканов, смех стражника.
— Ну, рассказывайте, сэр! — проговорил стражник. — Я четырнадцать раз становился отцом и кое-что смыслю в деторождении. Так сколько весит ребенок?
— О, — замялся Уильям. — Ах да, вес. Дайте-ка взглянуть…
Дона давилась от смеха, представляя, в каком недоумении сдвинулись брови Уильяма, для которого явилось настоящим открытием то, что вокруг какого-то младенца может возникнуть столько вопросов.
— Что-то около четырех фунтов, не могу припомнить точную цифру, — наконец ляпнул он наобум.
Тюремщик даже присвистнул от крайнего изумления, а его помощник так просто затрясся от хохота.
— И вы называете его славным мальчуганом? — воскликнул он. — Хоть убейте меня, сэр, но этот ребенок — не жилец на белом свете. Мой младшенький при рождении потянул на все одиннадцать фунтов, а выглядел совсем крохой.
— Разве я сказал четыре? — спохватился Уильям. — Ну, конечно, оговорился. Я хотел сказать четырнадцать. Более того, теперь-то я припоминаю — он весил где-то между пятнадцатью и шестнадцатью фунтами.
Тюремщик снова присвистнул.
— Храни вас господь, сэр. Как же вы справились с такими родами? Вам, наверно, приходилось спасать ее светлость, а не ребенка. Как она себя чувствует?
— Прекрасно, — с готовностью ответил Уильям. — В самом радостном настроении. Я ушел, когда она с его светлостью обсуждали, каким именем наречь новорожденного.
— Никогда бы не подумал, что она такая отважная женщина! — удивился стражник. — После всего этого вы, сэр, заслужили тройную порцию эля. Принять ребенка весом в шестнадцать фунтов — это вам не шутка. За вас, сэр, за младенца и за ту леди, что была у нас! Она стоит двадцати леди Годолфин — или я уже совсем ничего не понимаю в жизни!
На некоторое время установилась тишина, прерываемая звяканьем стаканов. Дона слышала, как тюремщик глубоко вздохнул и причмокнул губами.
— Ручаюсь, во Франции иначе варят это зелье, — наконец возобновил он беседу. — Там все больше виноград, лягушки всякие, улитки и все такое. Недавно я снес стаканчик наверх, своему пленнику. И скажу вам, сэр, что для человека, готовящегося утром умереть, он просто рыба с холодной кровью. Одним глотком он осушил стакан и, посмеиваясь, похлопал меня по плечу.
— Что с них взять, с этих иностранцев? — вмешался в разговор второй стражник. — Все они на один лад — французы, голландцы, испанцы… Им подавай женщин и выпивку, больше их ничто не интересует. А стоит вам от такого отвернуться, как сразу получите удар в спину.
