Я заметила, что его глаза были черными — черными, как уголь.
Мистер Беннер подписал мой листок и протянул мне учебник. Слава богу, на этот раз обошлось без глупостей вроде знакомства с классом. Наверняка мы с ним поладим. Конечно, у него не было иного выбора, кроме как отправить меня на единственное свободное место. Глядя в пол, я шла по проходу к столу Каллена, совершенно сбитая с толку внезапным злобным взглядом, которым он одарил меня.
Не поднимая глаз, я положила книги на парту и села. Боковым зрением я заметила, что его поза изменилась: он отодвинулся на самый дальний край стула и даже слегка наклонился в противоположную от меня сторону. И отвернулся, словно почуял дурной запах. Я незаметно понюхала свои волосы. Они пахли клубникой, как и мой любимый шампунь. Вроде бы, вполне невинный аромат. Я перекинула распущенные волосы через правое плечо, чтобы спрятаться за их темным занавесом, и постаралась сосредоточить внимание на учителе.
Увы, урок был посвящен строению клетки — эту тему я уже проходила. Тем не менее, я очень тщательно, не поднимая головы от тетради, писала конспект.
Не в силах сдерживаться, я время от времени поглядывала сквозь «защитный экран» на своего непонятного соседа. Он так и не расслабился и не поменял своей неудобной напряженной позы на краешке стула, которая позволяла ему держаться на максимальном расстоянии от меня. Его рука, лежавшая на левом колене, была стиснута в кулак так, что натянутые жилы виднелись сквозь бледную кожу. Кулак он так и продержал сжатым весь урок. Рукава белой рубашки были закатаны до локтей, и под светлой кожей предплечья проступали неожиданно мощные мышцы. Он даже отдаленно не был таким хрупким, каким казался рядом с массивным братом. Урок тянулся бесконечно. Может, потому, что просто подходил к концу длинный день, или потому, что я все ждала, когда же наконец он разожмет кулак? Но Каллен словно окаменел, казалось, он даже перестал дышать. Что с ним не так? Может, он всегда так ведет себя? Я стала сомневаться в том, что правильно истолковала причину желчности Джессики за обедом: возможно, в ее суждениях было меньше обиды, чем мне показалось.
Это просто не могло иметь отношения ко мне. Ведь мы с ним даже не были знакомы. Я тайком взглянула ему в лицо еще раз и тут же пожалела об этом. Он пристально смотрел на меня, черные глаза источали отвращение. Вздрогнув, как от удара, я вжалась в сиденье стула, и в голове очень кстати мелькнуло выражение «убить взглядом».
Тут прозвенел звонок, и я чуть не подскочила от неожиданности. Гибким неуловимым движением Эдвард Каллен поднялся — оказалось, что он намного выше, чем я думала, — и исчез за дверью быстрее, чем кто-либо успел встать со своего места.
Я словно приросла к стулу, тупо глядя ему вслед. Он был так груб. Несправедливо, незаслуженно. Медленно я начала собирать вещи, стараясь подавить клокотавший внутри гнев, чтобы не расплакаться. Каким-то загадочным образом струны моей души соединены напрямую со слезными каналами, и я нередко плачу от злости самым унизительным образом.
— Ты ведь Изабелла Свон? — спросил мальчишеский голос.
Я подняла голову — передо мной стоял парень с милым полудетским лицом, его светлые волосы были аккуратно уложены гелем в остроконечные прядки. Он дружески улыбался — было совершенно очевидно, что для него я пахла вполне нормально.
— Белла, — поправила я с улыбкой.
— Я Майк.
— Привет, Майк.
— Хочешь, провожу тебя на следующий урок?
— У меня сейчас физкультура. Думаю, я сама смогу найти спортзал.
— Надо же, у меня тоже! — он был приятно поражен, хотя в такой маленькой школе, как эта, совпадения расписания должны быть обычным делом.
Мы вместе дошли до зала. Он оказался общительным и болтал всю дорогу, так что мне не приходилось напрягаться, поддерживая разговор. Оказывается, до десяти лет он жил в Калифорнии, поэтому очень хорошо понимал, как мне, должно было не хватать здесь солнца. Мы с ним оказались в одной группе и по английскому. Из всех, кого я встретила сегодня, он показался мне самым милым. Но при входе в физкультурный зал он спросил:
— Ты что, ткнула Эдварда Каллена в бок острым карандашом? Я еще никогда его таким не видел.
Я сжалась. Значит, то, что произошло на биологии, заметила не только я. Стало понятно, что это не было обычной манерой поведения Каллена. Пришлось изобразить дурочку.
— Это тот парень, который сидел со мной за одним столом? — простодушно спросила я.
— Да, — ответил Майк. — Он выглядел так, словно у него что-то болело.
— Не знаю, — ответила я. — Мы с ним даже не разговаривали.
— Он просто ненормальный, — Майк продолжал стоять рядом со мной, вместо того чтобы идти переодеваться. — Если бы мне так повезло, я бы сразу с тобой познакомился.
Я улыбнулась ему перед тем, как скрыться в дверях женской раздевалки. Он выказал дружелюбие и даже восхищение, но этого оказалось мало, чтобы успокоить меня.
Физрук по фамилии Клапп выдал мне форму, но не стал настаивать, чтобы я переодевалась для занятия. Дома физкультура была обязательным предметом только первые два года из четырех лет средней школы, а здесь нужно было ходить на нее даже в выпускном классе. Форкс в буквальном смысле грозил стать для меня личным адом на земле.
В разных углах зала четыре пары команд одновременно играли в волейбол. Вспомнив, сколько травм я получила — и причинила — во время этой игры, я почувствовала легкую тошноту.
Наконец, прозвенел звонок. Я отправилась в административный корпус сдавать подписной лист. Дождь кончился, но дул пронизывающий холодный ветер. Я шла, обняв себя руками за плечи.
Но стоило добраться наконец до теплого здания, как я едва не повернулась и не выбежала вон.
У стойки администратора был Эдвард Каллен. Я снова узнала его всклокоченные медно-каштановые волосы. Кажется, он не заметил, как я вошла. Я прижалась к стене, дожидаясь, когда освободится место.
Негромким приятным голосом он в чем-то убеждал администратора, и я сразу уловила суть разговора: он хотел поменять свое расписание так, чтобы шестым уроком была не биология, а другой предмет.
Не верилось, чтобы это было из-за меня. Наверняка у него что-то случилось еще до того, как я вошла в класс. Наверняка у него был какой-то другой повод для дурного настроения. Просто немыслимо, чтобы совсем незнакомый человек мог так внезапно и сильно меня возненавидеть.
Дверь снова открылась, и порыв холодного ветра ворвался внутрь, зашуршал бумагами на столе, подхватил мои волосы. Вошла девочка. Она положила какой-то листок в проволочную корзину на стойке администратора и вышла. Спина Эдварда Каллена вдруг застыла, и он медленно обернулся ко мне: на нереально-красивом лице полыхнули пронзительные свирепые глаза. На мгновение меня охватил приступ настоящего животного страха, такого, что волоски на руках встали дыбом. Это длилось не более секунды, но за эту секунду я промерзла до костей — сильнее, чем от холодного ветра на улице. Он снова обратился к администратору.
