расплывается в улыбке.
К счастью, она всегда была отходчивой и никогда не держала долгих обид — а потому уже спустя пару минут блондинка принимается трещать без умолку на отвлечённые темы, тщательно избегая самой главной.
Её нескончаемая болтовня впервые в жизни оказывается полезной. Тяжёлые гнетущие мысли отступают на задний план — и хотя полностью абстрагироваться от переживаний за лежащего в коме профессора у Уэнсдэй не выходит, она немного успокаивается.
В конце концов, современная медицина достигла достаточно высокого уровня, а Массачусетская клиника по праву считается одной из лучших больниц в округе — недаром там работают многие выпускники Гарварда.
Торп непременно выкарабкается.
Иначе попросту не может быть.
Верно?
— …зато мы поговорили с Аяксом, и он объяснил, почему поначалу пытался меня избегать! — восторженно восклицает Синклер, эмоционально всплеснув руками. — Он знал, что твой Торп ведёт расследование и опасался случайно мне в чём-нибудь проболтаться.
Фамилия фальшивого профессора заставляет Аддамс напрячься — и отступившая было нервозность накатывает с новой силой.
Она с преувеличенной силой стискивает изящную ручку миниатюрной кофейной чашки и машинально моргает, чувствуя, как быстро нарастает сердечный ритм. Энид испуганно ойкает, сообразив, что ляпнула лишнего.
— Прости, Уэнсди… Господи, вечно у меня язык как помело, — она с досадой хлопает себя по лбу и тут же предпринимает попытку склонить диалог в обнадеживающее русло. — Возможно, всё не так плохо, как кажется. Ох, ну что я такое говорю? Конечно, просто ужасно, что с ним случилось… такое. Я просто хочу сказать…
— Сменим тему, — Уэнсдэй отводит взгляд, ткнув пальцем заблокированный экран лежащего на столе телефона. Часы показывают только половину пятого, а она уже вся извелась в напряжённом ожидании. Oh merda, какой ужасающий кошмар.
— Нет! Ты так сильно переживаешь, а я не могу на это смотреть и ничего не делать! — невыносимо эмоциональная блондинка решительно подскакивает на ноги. — Живо вставай и пошли в больницу. Я помогу тебе пробраться к нему в палату, понятно?!
— Энид, — Аддамс скептически хмурится.
— Уэнсдэй, — но подруга непреклонна.
— Я сама. Нужно только дождаться темноты, — она сопротивляется скорее по инерции, упрямо не желая принимать помощь.
— Ни в коем случае. Что я за подруга такая, если позволю тебе разбираться с этим дерьмом в одиночку? — Синклер протестующе мотает головой, а на кукольном личике вспыхивает несвойственная ей непоколебимая решимость.
Что ж. Попытка не пытка.
И хотя Уэнсдэй слабо верит в успех наполеоновских планов подруги, томительное ожидание слишком невыносимо — она молча кивает в знак согласия и поднимается на ноги.
В приёмном отделении стало ещё более многолюдно. Лёгкая на коммуникации Синклер умело строит жалобное лицо и протискивается сквозь внушительную очередь к стойке медсестры — Аддамс стоит в отдалении, но до чуткого слуха долетают некоторые обрывки разговора. Кажется, соседка пытается выяснить нужный этаж и номер палаты. Информация полезная, но что толку пытаться незаметно пробраться в отделение реанимации, когда повсюду снуёт бдительный медперсонал?
Поблагодарив медсестру, Энид отходит от стойки и едва не вприпрыжку подскакивает к Уэнсдэй.
— Третий этаж, палата 27, — сообщает она, явно чертовски довольная собой. Аддамс машинально возводит глаза к потолку, намереваясь резонно возразить, что в любом случае придётся дожидаться окончания рабочего дня, но Синклер вскидывает руку в предостерегающем жесте и понижает голос до вкрадчивого шепота. — Я всех отвлеку, и у тебя будет пара минут, так что не тормози.
Уэнсдэй не успевает ответить.
Энид театрально прижимает пальцы к вискам, издаёт преувеличенно громкий вздох, а мгновением позже оседает прямо на белый кафельный пол, имитируя обморок — причём настолько убедительно, будто делает это далеко не впервые. Толпа вокруг удивлённо оборачивается на актёрскую импровизацию, начинает встревоженно перешёптываться…
И сомнительный план срабатывает безукоризненно.
— Тут человеку плохо! — громко вскрикивает какой-то парень и подскакивает к лежащей блондинке, весьма убедительно изображающей состояние тотального анабиоза. Бережно приподнимает её светловолосую голову и озирается по сторонам. — Позовите врача!
Воспользовавшись всеобщей суетой, Аддамс стремглав бросается в сторону лестницы, не желая тратить драгоценное время на ожидание лифта. К счастью, на неё никто не обращает внимания — мимо бегом проносится женщина в белом халате, не удостоив её даже взглядом.
Уэнсдэй буквально влетает на третий этаж, даже не замечая, что в правом боку начинает болезненно покалывать от быстрого темпа марш-броска вверх по лестнице.
Здесь намного тише и совсем нет людей. Похоже, изменчивая Фортуна сегодня на её стороне. По левую руку от лестничной площадки над широкими двустворчатыми дверями с непрозрачным стеклом призывно маячит надпись «Отделение реанимации и интенсивной терапии» — и Аддамс снова устремляется в нужном направлении, уже не заботясь о необходимости вести себя незаметно.
Вполне вероятно, охрана больницы уже обнаружила несанкционированное проникновение через камеры видеонаблюдения, а потому нужно действовать максимально быстро. Она даже не совсем понимает, что будет делать, когда увидит погруженного в медикаментозную кому профессора — но оставить это просто так не может.
Безликие двери палат сливаются воедино.
В висках гулко стучит тахикардичный пульс, дыхание перехватывает от бега, но Уэнсдэй не сбавляет шаг. Седьмая палата, одиннадцатая, двадцать третья… Двадцать седьмая.
Вот и оно. Но добравшись до заветной цели, она замирает на месте как вкопанная, не решаясь толкнуть дверь от себя. Сознанием снова овладевает безотчётный страх за жизнь практически незнакомого человека, внезапно ставшего таким значимым. Oh merda, похоже, ядовитый росток непрошеных чувств — вовсе никакая не иллюзия.
Досадуя на непривычную собственную нерешительность, Аддамс делает глубокий вдох словно перед прыжком в бездонную пропасть — и одним резким движением распахивает злополучную дверь, за которой… только пустая больничная койка и выключенные мониторы.
Лихорадочно бьющееся сердце пропускает удар, резко ухает вниз с километровой высоты, а в голове проносится стремительный вихрь самых жутких, самых леденящих душу мыслей — она не успела, Торп умер, и в следующий раз она увидит его только в гробу со сложенными на груди руками. А потом больше не увидит никогда. В горле возникает мерзкий колючий комок, очертания пустой палаты начинают вращаться перед глазами. Уэнсдэй приходится вцепиться в дверную ручку, чтобы сохранить равновесие, но это почти не помогает.
Oh merda, нет.
Такого просто не может быть.
Он не мог умереть… так.
Да и вообще никак.
Это же просто несусветный, абсолютно невозможный бред.
Аддамс машинально моргает несколько раз подряд, словно это поможет развидеть ужасающую картину аккуратно заправленной койки. Но жестокая реальность не меняется — с каждой секундой становится только хуже.
Больнее. Многократно.
Так больно, что она даже не может сдвинуться с места, замерев на пороге как неподвижная каменная статуя и впившись невидящим расфокусированным
