– Я сказал, что это моя вина, – выпалил Морант в ответ. – Это моя вина. Это моя вина!
Что ты еще хочешь, чтобы я сказал? Знаешь, Джина хотела помочь. Она спросила, может ли помочь...
– И ты, черт возьми, не смог ее удержать, – зарычал Макс. – О чем, мать твою, ты думал?
– Я думал, мать твою, – проревел Морант, – что если ничего не сделаю, то моя жена умрет от гребаного рака!
Его трясло от гнева, который довел его почти до крика.
– Ты тупой эгоистичный ублюдок, – прошипел Морант сквозь стиснутые зубы. – Ты, может, и вышвырнул Джину из своей жизни, но я не собираюсь потерять Молли без борьбы!
НАЙРОБИ, КЕНИЯ
8 ИЮНЯ 2005
ТРИНАДЦАТЬ ДНЕЙ НАЗАД
– Они хотят, чтобы я отправилась в Гамбург на биопсию, – сказала побледневшая Молли, выйдя из кабинета врача.
– Что? – Джоунс поднялся.
– Они хотят отправить меня в Гамбург, – снова повторила она. – В Германию.
– Я знаю, где находится Гамбург, – сказал он.
Иисусе, это не могло произойти.
Предполагалось, что это будет мини-побег – для Молли это было новой главой в отношениях с Джоунсом. Они должны были приехать в Найроби, посетить доктора, у которого действительно есть медицинское образование, узнать, что уплотнение, которое она нащупала, было нормальным или придуманным, пообедать, провести ночь в лучшей гостинице, крича от страсти все время, а затем вернуться в лагерь к утру.
Он совсем не планировал этого «они хотят отправить меня в Гамбург».
Да, она была в том же возрасте, что и ее мать, когда той диагностировали рак молочной железы. Да, опухоль, которую она нашла, была такого же размера и плотности, как и у матери. Даже в той же самой груди.
– Что это, по их мнению? – спросил он, даже считая, что знает ответ. Биопсия. Они не делают биопсию из-за воспаленных гланд или вирусов.
Молли крепко обняла его за талию.
– Скорее всего, ничего.
– Мол, это не «скорее всего, ничего», если тебя отправляют в Германию, мать их так.
– Она вздрогнула, и он повернулся к людям – большей частью женщинам – занимавшим почти все стулья в приемной. – Извините меня. Этот доктор думает, что у моей жены, которую я люблю больше жизни, рак груди, поэтому я выругаюсь еще, наверное, с десяток раз. Вы не возражаете?
Она взяла его за руку и потянула к двери.
– Давай пройдемся.
– Не думаю, что тебе стоит ехать в Гамбург, – заявил Джоунс, пока она вела его на лестничную площадку, а потом вниз на первый этаж. – Думаю, тебе неплохо было бы отправиться домой. В Айову. Показаться онкологу твоей мамы. Потому что она же в порядке, верно? Прошло – сколько? – двадцать лет, а она в порядке.
В холле было почти пусто и намного прохладней, чем на залитой солнцем улице. У стены под красочным плакатом стояла лавочка.
– Давай присядем, – сказала Молли.
Она попыталась потянуть его за собой, но он заупрямился.
Если до этого он боялся, то сейчас просто оцепенел.
– Давай пройдемся, – сказал он, – давай присядем... Молли, что бы ты ни хотела мне сказать, пожалуйста, просто скажи.
– Я даже и не знаю как.
На ее глазах выступили слезы.
Тогда Джоунс присел рядом и переплел свои пальцы с ее.
– Ты знаешь, что я люблю тебя, да?
Она кивнула.
– Что ж, я люблю тебя не из-за твоих грудей, – сказал он ей. – Если одна из них – или обе – пропадут, значит, так тому и быть. Это не изменит того, что я к тебе чувствую. Это ничего не изменит.
Молли начала плакать.
– Эй, – позвал он, – предполагалось, что это сделает тебя пусть и не счастливой, но хотя бы...
Она поцеловала его. Радостно.
Она отодвинулась, чтобы взглянуть на него и сказала:
– Я тоже тебя люблю. – И каким-то образом это вызвало новый поток слез.
– Молли, ты правда пугаешь меня, – сказал Джоунс. – Доктор вынес тебе смертный приговор или что?
– Просто... – Она покачала головой, посмотрела на стиснутые руки. – Помнишь ту ночь, когда ты вошел в столовую, а я тебя узнала и уронила поднос?
Теперь кивнул Джоунс. Он не понимал, к чему она клонит.
– А потом, позже, я пришла в твою палатку, и у нас случилось что-то вроде... секса на скорую руку?
Он снова кивнул. Секс на скорую руку... Он взглянул на нее, осознавая. Она говорит, что?..
У них был быстрый секс без презерватива.
– Но я не кончил. В смысле, эту часть я помню очень хорошо.
– Очевидно, – заметила она, – тебе и не надо было.
Джоунс несколько долгих мгновений набирал воздух для вопроса.
– Ты серьезно? Ты...
– Беременна, – сказала она. – Четыре неполных месяца.
Что значит, через пять месяцев... Ох, черт.
– Я думал, что у тебя – как там это называется? – перименопауза[29], – сказал он.
– Да, – сказала Молли, – так и есть, но, очевидно, за последние несколько месяцев мой цикл сместились, потому что... из-за этого.
Она пристально, испытующе посмотрела на него.
– Ты совершенно напуган?
– Черт, да, – сказал он, – но не из-за того, что ты думаешь. Тебя можно лечить от рака во время беременности?
И вот оно. Она отвела от него взгляд.
– Не так, как мне бы хотелось. Доктор сказал, что после первого триместра небольшая доза химеотерапии не представит опасности для ребенка, по крайне мере им неизвестно о таких случаях.
Но Джоунс слишком хорошо знал это выражение лица Молли и продолжил за нее:
– Но?..
– Они не делали достаточно продолжительных испытаний. Я не собираюсь травить этого ребенка.
Так вот оно что! Доктор не дал Молли смертного приговора, но она, вероятно, подписала его себе сама.
– Это должно было стать хорошей новостью, – сказала она, – что я беременна.
Прибавки «доктор хочет, чтобы я полетела в Гамбург на биопсию» не должно было быть.
Джоунс покачал головой.
– Конечно, для ребенка это не хорошо, просто...
Она знала, что он скажет.
– Рак не навредит ребенку.
– Ты уверена? – запальчиво спросил он. – А на этот счет они провели достаточно гребаных продолжительных испытаний?
– Ш–ш–ш, – сказала она, бросив взгляд на охранника у двери. – Давай...
– Нет, – сказал Джоунс и поднялся. – Нет, Молли. Ты не можешь искренне заявлять мне, что хочешь родить ребенка, которого не сможешь вырастить.
– Этого мы не знаем. Если биопсия подтвердит рак, и он лишь на первой или второй стадии, то они подождут несколько месяцев...
– Пять месяцев, – сказал он. – Пока рак будет ускоренными темпами расти и вытягивать из тебя все жизненные соки. Гормоны, которые выработает твое тело. Это безумие...
Она тоже поднялась.
– У нас в любом случае нет выбора.
