Жена, выходя последней, оглянулась на Машу.
— Я тоже думала, он герой, — начала она, — а он терпел, когда я с каждым встречным…
— Хорошее оправдание для прошмандовки! — грубо оборвала ее Маша. Ей было не до приличий. — Прости, пожалуйста, не сдержалась, — тихо продолжала она, обращаясь к мужчине. — Противно было это слышать.
Покраснев, он закрыл дверь и проговорил с улыбкой виноватого ребенка:
— Наверное, вы правы…
…Пока мужчина переодевался, причесывался и даже опрыскивал себя одеколоном, Маша стояла на кухне у окна и смотрела на облака.
Небо с облаками — это небо с облаками и ничего больше. Глядя на него, можно представить все что угодно — зиму, лето. Таким же небо было и в детстве. Таким оно будет и через двадцать лет. Таким оно будет всегда.
— Я готов, — крикнул мужчина из комнаты, и Маша встрепенулась.
Когда она вошла в комнату, он чинно сидел за столом. На нем была белая рубашка, но те же самые вытянутые на коленях спортивные брючки.
— Давайте доедим? — предложил он. — Можно?
— Конечно, — кивнула она и тоже села за стол.
Она двумя пальцами взяла крекер и только теперь заметила, как сильно дрожат у нее руки. Тем временем мужчина с недоумением воззрился на перевернутую банку с маслинами, которую сам же недавно и опрокинул, выскакивая в ярости из-за стола. Смущенно улыбнувшись, он осторожно сгреб маслины в тарелку, отнес на кухню и, вернувшись с тряпкой, протер на столе клеенку. Потом переглянулся с Машей, и оба улыбнулись так, словно у них была какая-то общая тайна. Маша показала глазами на исландскую сельдь в стеклянной баночке, и мужчина без колебаний подвинул баночку к себе и принялся с аппетитом опустошать.
— Люблю селедку, — сказал он и почему-то добавил: — Говорят, Владимир Ильич тоже любил селедку…
— Какой Владимир Ильич?
— Ну как же — Ленин…
Через минуту раздался звонок в дверь. Мужчина отсутствующим взглядом смотрел в окно и ел селедку. По правую руку от него на столе лежал обрез, а по левую — граната «РГД-5». Одна канистра с бензином стояла под столом, другая — в прихожей.
— Это моя съемочная группа, — сказала Маша. — Открыть дверь?
Мужчина медленно кивнул.
Через порог ступил Артем, который шепнул ей на ухо:
— Омоновцы и саперы наготове.
Вошел Рома Иванов и оператор с телекамерой на плече. Маша закрыла дверь.
— Милиционеры войдут попозже, хорошо? — обратилась она к мужчине.
Тот равнодушно пожал плечами. Рома Иванов с наушниками на голове шагнул прямо к нему и, протянув руку, сказал:
— Привет. Меня зовут Рома. — И устроил на столе магнитофон.
— Привет, Рома, — сказал мужчина, приподнявшись.
Маша взяла его за руку и подвела к тахте, на которую они вместе и уселись, пока Рома подключал микрофон.
Артем Назаров присел на корточки в нескольких шагах от них.
— Я режиссер, — сказал он, — я буду руководить съемкой.
— Ага, — отозвался мужчина.
— Не волнуйтесь, — сказал ему Артем, — вы очень даже фотогеничны. Главное, во время беседы смотрите не в объектив, а на Машу.
— Можно начинать? — спросила Маша мужчину.
— Ага.
— Стоп! — вдруг спохватился Артем. — Посмотри на свою юбку! — воскликнул он, обращаясь к Маше.
Она и забыла про большущее жирное пятно, оставшееся после того, как на нее была перевернута банка с маслинами.
— Господи! — вырвалось у нее.
— Жир можно попробовать бензином, — робко предложил виновник происшедшего.
— Нет уж! Покорно благодарю! — всплеснула она руками.
— Просто пойди переверни юбку другой стороной, — посоветовал Рома Иванов. — Пусть пятно будет у тебя на… В общем, ты понимаешь.
Маша выскочила на кухню, а через минуту снова сидела на тахте.
— Поехали, — сказала она.
* * *
— Итак, что же заставило вас взять в заложницы трех женщин — жену, ее сестру и тещу? Да еще угрожать им смертью?
Мужчина обиженно взглянул на нее и со слезами на глазах проговорил:
— Это я заложник здесь, а не они!
— То есть как? — удивилась Маша. — Объясните, пожалуйста!
— Это правда покажут по телевизору? — уточнил он.
— Для этого мы здесь, — заверила она. — Говорите.
Мужчина покашлял в кулак, посмотрел на разбитое зеркало, на канистру с бензином, на дверь, за которой только что скрылось его странное семейство.
— Я инвалид, — сказал он, зачем-то покрутив пальцем у виска. — Мне ничего не будет. Я все скажу… — Он подался к объективу телекамеры. — Про антинародную политику не вырежете?
— Наоборот, — отозвался сбоку Артем Назаров, — если нужно, вклеим!
— И про президента?
— О чем разговор!
— Фабрику они у нас национализируют. Куда деваться инвалидам?
— Вы хотели сказать — приватизируют? — поправила Маша.
— Ну да, — кивнул мужчина. — А я что говорю?
— Вы и ваша семья отброшены за порог нищеты? — подсказала Маша. — Это толкнуло вас на крайние меры?
— Ну да, а я что говорю? — Он продемонстрировал телекамере обрез и гранату. — Импичмент и все такое!
— Вы любите свою жену, да? — неожиданно спросила Маша.
Этот простой вопрос сразил беднягу наповал. Он смотрел на обрез и гранату, словно не зная, куда их девать, а по его щекам потекли крупные детские слезы.
— Я ничего не могу для нее сделать… — стыдливо повторял он, стараясь утереть слезы плечом. — Я не могу ничего изменить…
Он беспомощно склонил голову Маше на плечо, а она, потеряв дар речи, только нежно гладила его по небритой щеке. При этом она ощущала жгучий стыд, словно была в чем-то виновата, в том, что этот бывший десантник беспомощно рыдает у нее на груди, а она думает лишь о том, что в любом случае сцена представляет собой превосходный кадр, главное, чтобы оператор подольше его продлил, а потом сообразил дать крупным планом обрез, гранату и канистры с бензином.
На этом интервью с «террористом» и закончилось.
Телекамера двигалась за Машей и мужчиной, когда последнего под руки вели дюжие бойцы из группы захвата. Весь свой нехитрый арсенал он сдал без боя. Его даже не били. Когда они вышли из подъезда, Маша заметила во дворе еще несколько журналистов с телекамерами. Подоспели, голубчики, к шапочному разбору. Драма закончилась. Впрочем, это была даже не драма, а просто грустная история. Даже здешние жители и любопытные, собравшиеся поглазеть, чем кончится дело, провожали плененного инвалида сочувственными взглядами, а какая-то пенсионерка начала громко и возмущенно всхлипывать:
— Куда повели сердешного? Лучше б своих мафиозов ловили!
