Единственное, что оставалось Маше, это обнять мужчину, прижаться к его худой груди, а потом, набрав в легкие побольше воздуха, тоже рявкнуть распоясавшимся бабам:
— Молчать!.. — И для пущей убедительности присовокупить одно запомнившееся ей ядреное трехэтажное ругательство, которое она вычитала на досуге в одной академической монографии по ненормативной лексике.
Установилась такая тишина, что стало слышно, как за окном облетают осенние листья. Даже мужчина взглянул на Машу в совершенном изумлении. Он был потрясен тем, что кто-то на белом свете способен защитить его от этих фурий и гарпий. На лице его жены не осталось и следа глумливого выражения. Она лишь нервно терла ладонью ежик своих стриженых волос.
Что касается Маши, то ей сделалось абсолютно ясно, что в данном случае никакой социально-политической и экономической подоплеки в этом деле нет. Тут, скорее, поразительный психологический пример. Разве не удивительно, что этот контуженный ветеран еще пытался что-то доказать своим домашним, хотя любой другой мужик на его месте уже давно бы начал кусаться.
Не успели затихнуть отзвуки ненормативно-редкостной филологической не то метафоры, не то гиперболы, как зазвонил телефон. Поскольку никто из присутствующих не двигался с места, Маша сама сняла трубку и услышала голос Бориса Петрова, который звонил по радиотелефону из милицейского «мерседеса».
— Ну ты даешь, — спокойно сказал он. — Наши омоновцы, засевшие за дверью, едва не обделались от неожиданности, а снайпера чуть не открыли беспорядочную стрельбу. У вас там все нормально?
— Нормально, — ответила Маша.
Уж его-то, конечно, не проймешь ничем.
— Дай трубку Артему, — потребовала она. Борис и не думал возражать.
— Маша, милая, что там происходит? Ты, кажется, кричала?
— Это просто, чтобы стресс снять. Знаешь, японцы советуют не переваривать конфликт в душе, а разрядиться, хорошенько наоравшись. Говорят, какая-то отрицательная энергия выходит. Только нельзя кричать рядом с посевами бобовых, не то всходов не будет.
— Боже, Маша, ты что там, рехнулась?
— Я-то в порядке, но вот объект поплыл… Следи за моей мыслью и не задавай лишних вопросов, — сказала Маша, решив, что не стоит прямым текстом говорить о сложившейся в квартире ситуации. Они работали вместе уже достаточно долго, чтобы понимать друг друга с полуслова.
— Валяй, — ответил Артем.
— Речь идет о правах человека в отдельно взятой ячейке общества. Что-то вроде тоталитарно-авторитарной формы правления. Жесткая хунта и все такое. В общем, сюжетец эдак минут на пять в рубрику «Бытовой беспредел». Но возможно также и острое политическое заявление. В общем, эксклюзив гарантирую. Ты меня понимаешь?
— Еще бы! — усмехнулся Артем. — Твои предложения?
— Будьте с оператором наготове. Снимаем без дублей. Психологическая зарисовка. Галерея типов. Подготовительную работу и сценарий беру на себя, а с администрацией ты уж как-нибудь сам договорись… Пусть Борис не кладет трубку.
— Ясно, — сказал Артем.
Ласковыми уговорами Маше удалось успокоить мужчину. Он позволил усадить себя за стол. А когда Маша разложила перед ним несколько пресных крекеров, накрыла их ломтиками колбасы, а сверху еще водрузила по маслине, то бедняга просто растаял от счастья и принялся уплетать за обе щеки. Как только женщины увидели, что атмосфера немного разрядилась, они тоже взялись за еду. Теща сделала большой глоток пепси и сказала:
— Боже мой, вы только на него посмотрите! Никакой культуры. Жует с открытым ртом.
Крашеная блондинка несколько секунд крепилась, но потом не выдержала и, кивнув на сестру, подлила масла в огонь:
— Ей говорили, она не послушалась. Хотела героя — и получила. Каждый по-своему с ума сходит!
— Хорошо еще, что телекамеры нет, — продолжала теща, покосившись на Машу. — Вот бы позорище было на весь мир — эдакое чавканье!
— Можно подумать, он колбасы никогда не видел, — вздохнула крашеная.
— За десять лет жизни в культурной семье и свинья бы научилась есть по-человечески, — философски прибавила теща. — Зато сколько самомнения, сколько гордости! Счастье, что ее отец не дожил до этого кошмара.
Наконец не выдержала и жена.
— Ты что, оглох! — закричала она мужу. — Если ты такое ничтожество, что не способен жевать по-человечески…
Но ей не удалось закончить фразы. Мужчина в дикой ярости рванулся из-за стола к своей канистре с бензином. При этом он опрокинул банку с маслинами, и на Машиной юбке стало расплываться жирное пятно.
— Свинья да и только, — ухитрилась ввернуть теща.
Мужчину охватило такое бешенство, что несколько секунд он только хватал ртом воздух и вращал глазами, словно соображая, что предпринять: схватить канистру или гранату. Этих нескольких секунд Маше хватило, чтобы принять единственное правильное решение.
— Миленький, — обратилась она к нему, — будь настоящим мужчиной… Гони их отсюда к едрене-фене! Сделай это для меня!
Он вдруг начал смеяться. Сначала тихо, а потом все громче. Это был страшный смех. При этом он повторял:
— К едрене-фене!.. Правильно! К едрене-фене!.. От смеха у него по щекам потекли слезы. Теща хотела еще что-то сказать, но Маша яростно на нее шикнула:
— Помолчите минуту! Мне нужно поговорить по телефону!
Она взяла трубку.
— Женщины сейчас выйдут.
— А ты?
— Делай, как договорились. Съемочная группа должна быть здесь.
— Будь по-вашему, — проворчал он после долгой паузы.
Маша опустила трубку на рычаг. Потом повернулась к мужчине.
— Ты слышал? Съемочная группа готова подняться сюда. Тебя будут снимать для телевидения. Ты сможешь сделать любое заявление. Это прекрасный шанс… Ты не передумал?
— Нет-нет! — засуетился он. — Мне бы только переодеться, рубашку надеть. Не могу же я в самом деле…
— Тогда слушай меня, — твердо сказала Маша. Она постаралась вложить в свои слова максимум дружелюбия. — Ты не жертва. Ты сильный и независимый мужчина. Таким ты и должен выглядеть на телеэкране… Поэтому скажи им, — она кивнула на женщин, — чтобы они оставили нас одних! Пусть уйдут.
— И она? — Он кивнул на жену.
Не сводя с него глаз, Маша тоже кивнула.
— Так надо.
Мужчина молча вышел в прихожую и распахнул дверь. Женщины переглянулись. Маша подумала, что если теща произнесет хоть слово, она сама возьмет спички и запалит канистры. Видимо, эта решительность так ясно читалась на ее лице, что женщина лишь позволила себе презрительно вздохнуть. Затем женщины одна за другой покинули квартиру.
