Она выдавила из себя улыбку.
— Это окончательно доконало бы Шаджи. Можно, я поиграю сейчас?
— Рояль твой, Джулиана Фолл. Вместе с раздолбанными басами и всеми прочими потрохами.
Она посмотрела в сторону Шаджи. Он по-прежнему трудился над мартини; ни тени улыбки или понимания на лице, лишь злость и обида. Острая боль пронзила ее, она ужаснулась, пытаясь представить свою жизнь без него. Что она будет делать?
Она села за рояль и взяла аккорд.
Но не смогла играть. Она не могла предать Лэна, людей, сидящих в «Аквэриан», — поклонников Д. Д. Пеппер. В конце концов, она не могла предать Шаджи. Шопен — здесь, сейчас — был бы ложью. Он, конечно, думает иначе, но она ничего не могла поделать с собой. Джулиана начала с маленького отрывка из Дюка Эллингтона, который, как ей подумалось, понравится всем, даже Шаджи.
Но когда она закончила и повернулась на табурете, его уже не было. На стойке стоял недопитый мартини.
Хендрик де Гир стоял у входа в Центральный парк напротив Бересфорда и согревал руки дыханием. Ночью будет еще холоднее. Он подумал было о бутылке джина. Но он завязал с этим. Сантименты и выпивка до добра не доведут: он становится неосторожным, а этого допустить нельзя. Сейчас ему было ясно, что трус Райдер все выложил Блоху и теперь, когда след Менестреля потерян, сержант сам займется им. Он не поверит никому; слишком огромны возможности, которые открывает перед ним Камень. Хендрик хорошо понимает ход его мыслей.
У него самого оставалось лишь две возможности. Скрыться или начать действовать.
Но прежде чем он примет решение, нужно собрать информацию. Он уже обнаружил, что за Катариной следят. И сейчас, стоя у Бересфорда, видел, как на автобусной остановке у Музея естествознания приплясывает на морозце человек Блоха.
Итак, за Джулианой тоже слежка. Блох чрезвычайно осторожен, он никогда не рискует и пока еще не готов сделать свой ход. Сержант — тяжелый, упрямый, лишенный слабостей, — лишь недавно занялся подобными делами, но уже успел заработать себе солидную репутацию. Говорили, что он щедро и вовремя платит. Именно поэтому Хендрик и стал работать на него. Деньги и безопасность — вот две вещи, о которых в течение многих лет мечтал де Гир. И если бы Филипп Блох обеспечил ему это, Хендрик работал бы на него.
Из Бересфорда высыпала группа хорошо одетых людей — мужчины в смокингах, женщины в мехах, а сразу же вслед за ними вышла полная пожилая женщина в скромном шерстяном пальто и в низких, по щиколотку, ботах. Ее голова была по-деревенски укутана шарфом.
На другой стороне улицы человек Блоха бросил сигарету.
Свет фонаря выхватил из темноты черты женщины, и Хендрик увидел такое знакомое некрасивое прямоугольное лицо.
Вильгельмина!
Он едва не рассмеялся в голос. Ну конечно же, она должна быть здесь! Даже проведя сорок лет в бегах и всякого навидавшись, он не встречал более осторожного человека, чем Вильгельмина Пеперкэмп. Ах, Вилли! Он понял, что филера Блоха она уже раскусила. Когда-то Хендрик ценил ее за прямоту и решимость, а ее некрасивое лицо казалось ему приятным и даже привлекательным. Она была очень надежным человеком. Тогда это было главное.
Она перешла через дорогу и быстрым шагом направилась по улице. Человек Блоха двинулся за ней. Хендрик остался на месте. Он был спокоен. Вилли пять лет кряду обводила вокруг пальца нацистских чернорубашечников и полицейских и продолжала бы дальше, если бы не доверилась Хендрику.
Через несколько минут человек Блоха вернулся и встал на свое место. Он явно был обескуражен и огорчен. На этот раз Хендрик не смог удержаться, чтобы не рассмеяться вслух. Совсем необязательно, что этот человек растяпа, он просто не знает, с кем имеет дело.
Хендрик полез в карман за сигарой. Но тут из холодного, темного парка выступили две тени и, подойдя вплотную, встали с двух сторон от Голландца. В их руках сверкнули ножи. Хендрик с отвращением глянул на них. Чертов Нью-Йорк! Эти грабители сейчас совсем некстати. С таких станется и прирезать, подумал Хендрик, разглядывая их. Оба оказались старше, чем он ожидал. Они явно считали, что напугали его.
— Эй ты, давай сюда бумажник, — сказал один. Хендрик пожал плечами. Видимо, это старость. Он мог услышать их шаги, ему следовало бы предвидеть это. Но сейчас его положение было никудышным, ему не хотелось привлекать к себе внимание. Окоченевшими пальцами он выудил бумажник из кармана брюк и протянул его тому, кто командовал. Пока тот копался в бумажнике, второй продолжал стоять с ножом, нацеленным на Хендрика.
— Что вам еще нужно? — подозрительно спросил Хендрик. — Забирайте деньги и проваливайте…
Погоди-ка, сказал себе Хендрик. Если бы это были обычные грабители, то они забрали бы деньги и ушли. Они со своей добычей уже скрылись бы в парке. Они бы не стали копаться в бумажнике.
Им необходимо убедиться, что он тот, кто им нужен.
Прежде чем убить его по приказу старшего сержанта Филиппа Блоха.
— Ублюдки, — спокойно произнес Хендрик.
— Что?
Замешательство быстро сменилось изумлением, а затем — болью и ужасом. Просто Хендрик вцепился в горло тому, кто держал его бумажник. Второй подскочил к нему с ножом, но Хендрик был наготове и увернулся. Острие ножа лишь слегка зацепило его пальто. Пока первый задыхался и хрипел, Хендрик сильным ударом сбил его напарника с ног. Он сам удивился тому, как ловко и быстро он проделал все это. Он не оставил противникам никаких шансов.
Он побежал и выскочил прямо на проезжую часть Западной Централ-Парк-авеню. Раздался скрежет тормозов и вой гудков.
Хендрик обернулся лишь тогда, когда был уже на другой стороне улицы, прямо перед Бересфордом. Те двое уже смылись. Человек Блоха, стоявший у музея, тоже исчез. Хендрик не испытал радости, он был недоволен собой.
Двадцать лет назад он бы убил их всех.
Тетя Вилли, обследовав кухню племянницы и не найдя ничего съедобного, пошла перекусить где-нибудь в другом месте. Джулиана не стала обижаться. Когда тетка ушла, она села за рояль. Она не ожидала, что будет в состоянии работать. Слишком много событий произошло в последнее время. И все же сейчас работа целиком захватила ее, чего не случалось уже много месяцев подряд. Смерть дяди, молчание матери, тетя, бредущая по темным улицам, слежка за домом и Мэтью Старк с его изменчивыми темно-карими глазами и кожаной курткой не давали ей покоя и так растревожили воображение, что сейчас ей вдруг стал удаваться Шопен. Реалии жизни не испугали ее. Она обнаружила, что от этого не нужно прятаться — это можно и нужно выразить.
