Ознакомительная версия.
Захлопнул дверь и быстро пошел обратно, к офису.
* * *
В Новосибирске они пробыли двое суток.
Прямо с самолета Барышев повез Ольгу смотреть комбинат, потом они поехали в местную администрацию, и ей битый час рассказывали, как Сергей Леонидович поддерживает ее, администрации, социальные программы и как это прекрасно, что его комбинат обеспечит работой полторы тысячи человек. Они были в городской больнице, которой Барышев тоже, оказывается, помогал, закупал какое-то новомодное сложное оборудование, выпили коньяку с главврачом и отправились в художественную галерею, потому как мецената Барышева там уже ждали местные деятели искусства. Искусство, как выяснилось, он тоже без спонсорской помощи не оставил…
Сибирские деятели искусств оказались людьми в высшей степени хлебосольными, встреча с ними затянулась до глубокой ночи, и Ольга почти не помнила, как они вернулись в гостиницу. И очень себя зауважала, когда ей в восемь утра удалось совершенно самостоятельно, без посторонней помощи, спуститься в холл, где ее уже ждал Барышев – свежий, умытый, бодрый, будто и не выпивал вчера с художниками до четырех утра…
Ольга боялась, что программа на день будет такая же насыщенная, как и накануне, но Барышев сказал, что на сегодня у них только одна поездка – в академгородок. Но сначала – хорошая порция кофе.
После второй чашки кофе Ольга окончательно пришла в себя, голова перестала кружиться, только руки немножко дрожали.
– Смотрю, художники на вас произвели впечатление, – Барышев усмехнулся. – Но вы боец, Ольга Михайловна. С художниками наравне – это, знаете ли, не каждая женщина выдержит… Хотел сказать вам спасибо за то, что вы так хорошо подготовились, да еще за такой короткий срок. Вы профессионал.
– Я старалась, Сергей Леонидович.
– А с кем остались ваши дети?
– С моей подругой. Они ее обожают. А она – их. Кормит все время…
– Профессионал, боец, – Барышев смотрел, как она пьет кофе, двумя руками обхватив чашку. – И очень красивая женщина. Я от этого все время чувствую себя дураком.
Это хорошо. Просто прекрасно, что он чувствует себя дураком. Можно считать, что они тут на равных.
– Куда делся ваш муж?
А вот про мужа ей говорить совсем не хотелось. Муж остался в другой жизни, там ему и место.
– Это целая история, Сергей Леонидович.
– Расскажете?
– Это не слишком красивая история.
– Обойдемся без красоты.
– Только не сейчас, Сергей Леонидович, ладно? Я сейчас не хочу рассказывать… некрасивых историй.
Ни сейчас, ни потом – никогда.
– Расскажите лучше вы что-нибудь.
– Ладно. У меня тоже есть не слишком красивая история. Отец однажды меня уличил – я джинсы американские у фарцовщиков купил. Так он меня чуть в милицию не сдал, так был возмущен, что его сын водится с идеологическим противником! Он тогда кричал, что надо было меня посадить, чтобы впредь была наука.
Невероятно! Посадить?! Сына?! За джинсы?!
Он улыбнулся:
– Если бы он меня тогда посадил, я бы сейчас не строительством занимался, а нефтью торговал. Как все большие ребята.
Ольгу передернуло.
– Не стоит так шутить, Сергей Леонидович. Тюрьма – это ужасное место. Никакая нефть того не стоит. А… кто у вас отец? То есть вы говорили, что ученый…
– Кардиолог, очень известный. Академик. Дед был профессор. Тоже медик. Очень образованные, очень идейные, очень преданные своему делу люди. У нас такой скандал был, когда я решил поступать в строительный! Семейные ценности, преемственность, традиции.
– А почему вы решили… в строительный?
– Потому что лучше быть первым в деревне, чем вторым в Риме. Чтобы состояться в медицине, мне нужно было или превзойти отца и деда, или въехать в рай у них на закорках. Понимаете? Мама тоже была очень известным врачом, по ее книжке по педиатрии до сих пор в институте студентов учат. А я был совершенно уверен, что мне их не догнать. Для этого нужно быть гением, а медицинского гения я в себе никогда не чувствовал. К тому же крови боюсь панически. Однажды рассек ладонь, так со страху чуть в обморок не упал. Шрам остался, хотя рассек так… по верхам.
Он протянул Ольге открытую ладонь. Поперек нее действительно тянулся тоненький белый шрам. Ольга взяла его руку, провела пальцами по ладони. Сидеть бы так до скончания века…
Но Барышев уже вскочил, ухватил Ольгу за руку покрепче и повел к выходу:
– Идемте, машина ждет. Хочу вас кое с кем познакомить. Не возражаете?
Конечно, она не возражала.
…Дом, стоявший среди сосен, выглядел неожиданно по-европейски. Будто они не в Сибири, а в какой-нибудь Швеции… Или Дании…
– Выходите, приехали!
– Кто здесь живет?
– Мой отец. Выходите, выходите, не бойтесь.
Как отец? Почему… отец?
– Он сюда переехал после того, как мама умерла, – объяснил Барышев. – Кафедрой заведует в медицинском институте. Ему трудно было привыкнуть к тому, что мамы нет. Нам всем трудно было привыкнуть, а ему особенно. Он ее слишком сильно любил. Так тоже бывает. Я… Я, видите ли, здесь и комбинат затеял, чтобы приезжать почаще, понимаешь?.. Понимаете?
На крыльцо вышел отец Барышева – высокий, моложавый:
– Приехал! Наконец-то! Я рад. Да еще с барышней! Барышня, здравствуйте!
Обнял Сергея, поцеловал Ольге руку.
– Пап! Ты ее не пугай так сразу. Ольга, это Леонид Сергеевич, мой отец. Пап, это Ольга, моя… наш партнер.
Барышев-старший улыбнулся, кивнул:
– Партнер ничего, подходящий. Ну, проходите, проходите, ребята!
…Камин почти прогорел. Ольга подбросила пару поленьев, снова села в кресло.
Гостиная выходила широкими окнами на сосновый лес. По стенам тянулись застекленные книжные шкафы, над камином – портрет Пирогова, семейные фотографии в рамках – старые, пожелтевшие дагерротипы, отретушированные черно-белые снимки начала века, цветные любительские карточки – судя по всему, шестидесятых-семидесятых годов… Большой акварельный портрет очень красивой женщины. Наверное, мама Сергея…
Хлопнула дверь, вошел Сергей. В одной руке – чайник, в другой – тарелка с зеленью. Без пиджака, в рубашке с закатанными рукавами он выглядел лет на десять моложе и очень по-домашнему.
– Помоги мне, пожалуйста.
Ольга подхватила чайник, поставила на стол.
– В ящике скатерть. Книги переложи куда-нибудь, пожалуйста…
Ольга проворно переложила книги на этажерку, застелила стол хрусткой крахмальной скатертью. С этим, домашним Барышевым она как-то легко соскакивала на «ты»:
– Может, тебе помочь?
– Ты и так помогаешь, спасибо.
– Я имею в виду – на кухне?
Сергей изобразил театрального злодея:
– Ни за что. Отец не разрешит, да и я не разрешаю. Вообще я тиран и сатрап.
Ознакомительная версия.
