утыкается лбом в пропахшее лекарствами покрывало, переносит вес своего тела на левую руку, а правую опускает вниз и накрывает его широкую ладонь. Ощутимо сильно впивается заострёнными уголками ногтей, царапает костяшки пальцев и решительно надавливает на его руку, принуждая Торпа ускориться.
Кажется, он самодовольно усмехается.
Ничего страшного. Уэнсдэй непременно отомстит за всё происходящее — возможно, когда-нибудь позже, когда отступит почти болезненное желание получить оргазм.
Ритм несдержанных толчков меняется, становясь почти бьющим — амплитуда сокращается, скорость возрастает.
Липкая влага стекает по внутренней стороне бёдер, каждое проникновение отзывается в теле острым импульсом наслаждения, каждое прикосновение растекается по разгорячённой коже электрическим разрядом. Ей нестерпимо жарко и одуряюще хорошо. Настолько, что перед закрытыми глазами начинают вспыхивать цветные мушки. В какой-то момент Ксавье надавливает на изнывающий клитор особенно сильно, и это становится катализатором.
Оргазм обрушивается на Аддамс сокрушительной волной цунами, двенадцатибалльным ураганом по шкале Бофорта, грёбаным стихийным бедствием… Крышесносным и восхитительным. С губ срывается особенно громкий стон, мышцы внутри сжимаются тугим кольцом вокруг твёрдого члена, и на несколько секунд она напрочь теряет связь с реальностью.
Конечности отказываются её держать, и Уэнсдэй обессиленно опускается на осквернённое больничное покрывало, пока Торп с животным рыком вколачивается в её безвольное тело, преследуя уже собственное удовольствие. Проходит не больше пары минут, прежде чем он входит особенно глубоко — и замирает с низким глухим стоном. Аддамс смутно чувствует, как тёплая жидкость заполняет её изнутри — а мгновением позже слабо ощущает нежное прикосновение губ аккурат между взмокших лопаток.
Двигаться не хочется.
Разговаривать тоже.
Хотя им надо бы поговорить.
По логике вещей и всем законам межличностных отношений, после бурного примирительного секса непременно должен следовать обстоятельный диалог с обсуждением текущего расклада событий.
Но в переговорах Уэнсдэй никогда не была особо сильна, особенно после крышесносного оргазма. Сейчас она чувствует себя медузой, выброшенной на отмель во время шторма.
Вдобавок начинает клонить в сон. Но поддаваться слабости и засыпать здесь категорически нельзя. Приходится приложить колоссальные усилия, чтобы оторвать голову от постели — Торп слоняется по палате, собирая разбросанные вещи и складывая их в аккуратную стопку на белом диванчике.
Ох уж эта его извечная педантичность.
— Останешься? — вдруг спрашивает он, остановившись посередине комнаты и едва заметно улыбнувшись уголками губ. — Можем покараулить маньяка вместе. Не самое романтичное занятие, но ничего другого пока предложить не могу, уж извини.
Такого исхода она не ожидала.
Аддамс предполагала, что профессор поспешит спровадить её куда подальше — и даже была внутренне готова к этому. Но его внезапное предложение удивляет ещё больше.
Вот только она уже не чувствует былого азарта по отношению к расследованию. Тут нет абсолютно никакой заслуги Уэнсдэй, а разделять чужой триумф ей категорически претит. Вдобавок она попросту не понимает, как вести себя теперь — ненавидеть его было куда проще, нежели… Oh merda. Аддамс отрицательно качает головой, машинально моргает, а потом сползает с больничной койки, не глядя сунув ноги в массивные кожаные ботинки.
Спасаться бегством от этих странных, едва зародившихся отношений чертовски унизительно — но иного выхода она попросту не видит. Нужно всё тщательно взвесить, нужно хорошенько подумать, нужно просто-напросто остаться наедине с собой.
Слишком долго она избегала любых проявлений чувств, чтобы так легко сдаться во власть иррациональной влюблённости в практически незнакомого человека. У них ещё будет время для неудобных разговоров. И для всего остального тоже.
— Энид ждёт на первом этаже. И у меня завтра занятия. Нужно идти, — бесстрастным тоном сообщает Уэнсдэй, стараясь говорить как можно убедительнее, чтобы это не прозвучало как наспех выдуманная отмазка.
— Ты уверена? — с сомнением переспрашивает лжепрофессор, но всё же протягивает ей аккуратно сложенные джинсы и свитер. — Думаю, нам стоило бы многое обсудить.
— Обсудим. Позже, — она подхватывает валяющиеся на полу трусики. Надевать обратно грязное мокрое бельё чертовски противно, но реанимационная палата не предполагает наличия даже минимальных удобств.
— Договорились, — если его и расстроил её отказ вести душещипательную беседу, Торп не подаёт виду.
Оставив одежду на краю койки, он возвращается к дивану и усаживается, вальяжно вытянув длинные ноги. Но глаза не отводит, пристально наблюдая за её торопливыми сборами — под цепким взглядом Аддамс невольно начинает ощущать небольшую нервозность. Бюстгальтера в зоне видимости не обнаруживается, поэтому она поспешно натягивает колючий вязаный свитер прямо на голое тело и быстро застёгивает молнию на джинсах. Не особо понимая, как полагается прощаться в настолько нестандартной ситуации, она молча кивает и направляется к двери.
— Уэнсдэй, подожди.
Oh merda, ну что ещё?
Ей дискомфортно и до крайности странно. Чертовски хочется поскорее уйти, но Торп поднимается с дивана и приближается к ней. Запускает руку в карман пижамных штанов и выуживает оттуда тонкий кожаный браслет с подвеской в виде египетского коптского креста.
— Возьми это, — не дожидаясь ответа, он тянется к запястью Уэнсдэй и защёлкивает на нём застёжку браслета. Она вопросительно изгибает бровь, переводя непонимающий взгляд с маленького серебряного украшения на непроницаемое лицо Ксавье. — Это символ вечной жизни и защитный талисман. Он не мой. Это из вещдоков по делу Клеманс.
— Даришь мне браслет пропавшей сестры? — вслух это звучит ещё более бредово. Как и вера профессора в силу талисманов. — Зачем?
— Не нужно везде искать глубинный смысл, — Торп усмехается со своей привычной снисходительностью, но секундой позже подносит её руку к губам и запечатлевает на мертвенно бледных костяшках короткий поцелуй. — Если строить слишком много логических цепочек, рискуешь пойти по неверному пути. Я просто хочу, чтобы он был у тебя. Хотя бы в честь дня рождения.
Откуда он вообще знает?
Наплевать. Это некритично.
Аддамс кивает в знак согласия и снова решительно оборачивается в сторону выхода — благо, Торп больше её не останавливает.
Оказавшись в прохладном больничном коридоре, она наконец возвращается в перманентное бесстрастное состояние.
Но не полностью — сердце всё равно лихорадочно колотится в грудной клетке, а противная липкость между бёдер не позволяет игнорировать навязчивые мысли о произошедшем.
Вот только Уэнсдэй абсолютно не понимает, что будет дальше. Что значили его странные реплики? Кто они теперь друг другу? Как ей себя вести? Стоит ли прийти сюда завтра или в какой-то другой день?
Вопросов гораздо больше, чем ответов, и это изрядно сбивает с толку. С Джоэлем всё получилось само по себе, она не прилагала никаких усилий для развития отношений, первое время действовал только он. Но теперь всё обстоит иначе, и Аддамс не имеет никакого представления, как распутать этот клубок.
Полностью погрузившись в водоворот напряжённых размышлений, она незаметно
