Вот дерьмо!
— Ты говоришь ерунду, Присси. — Сэм снял с вешалки рубашку, бросил ее на кровать и крепко обнял Присси. Как хорошо, что она сейчас с ним. — Я хочу, чтобы мы были только вдвоем: ты и я, и никого больше.
Возможно, подумала Присси. Но по ее ощущениям получалось, что это «возможно» походило на «скорее всего нет». Назови это как угодно, хоть интуицией, хоть провидением, но она знала, что на самом деле происходит. Иногда это знание было ей на пользу, иногда, как сейчас, лучше бы ей не знать. Иногда, Присси просто не хотелось знать все. Лучше быть несведущей и счастливой, чем сведущей и несчастной.
Этот крысиный ублюдок лгал. Она была для него недостаточно хороша, он не считал ее достойной себя. Сэм поцеловал ее в лоб.
— Мне надо бежать. Все в порядке?
— Я поговорю с тобой после того, как вернусь из «Голубой ноты».
Он вновь ее поцеловал, и Присси направилась в душ. Когда она вышла, Сэм уже ушел. Присси пнула ногой туфлю, промахнулась и ударилась пальцем ноги о комод. Прыгая на одной ноге, она сказала себе, что все сегодня пошло не так, и если уж кому дано знать об этом наверняка, то это ей и… и Минерве.
Да, пришла для Присси Сент-Джеймс пора выяснить, почему она была не такой, как другие. Ведь то, что она отличалась от всех прочих, не могло объясняться тем, что ее воспитали монахини, которые умели слушать сердцем и не понаслышке знали о том, что такое душа. Присси оделась и вышла на улицу. Утренний час пик уже прошел, Саванна вернулась к привычному неторопливому ритму жизни. С Броутон-стрит Присси свернула на Сен-Джулиан и остановилась перед Хэмптон-Лиллибридж-Хаус — зданием с покатой крышей. Неудивительно, что в доме поселились призраки, ведь это построил янки.
Присси смотрела на тропинку, что вела в обход дома — к Минерве, — чувствуя себя девочкой из сказки, что читала ей на ночь сестра Джун. В той сказке дети пошли в лес и, чтобы найти обратный путь, крошили хлеб и крошки бросали на землю. Но вот только птицы склевали те крошки. Не случится ли с ней того же, что с детьми, заблудившимися в лесу, если она пойдет по этой тропинке?
— Ты хочешь поговорить со мной, дитя мое? — спросила Минерва. Она шла навстречу Присси. Волосы у Минервы стояли дыбом, как после удара молнии, а синий фартук был весь в муке, но глаза ее, эти всезнающие и всеведающие серые глаза, были по-прежнему зоркими.
— Я не знаю.
Минерва засмеялась:
— Честный ответ.
— Трусливый ответ. — Присси набрала в легкие воздух. — Вы знаете, кто оставил меня на пороге монастыря? — выпалила она, всей душой желая услышать в ответ «нет».
— Да, я это знаю, — кивнула Минерва и присела на ступеньку, глядя Присси прямо в глаза. — Но у меня другой вопрос: а хочешь ли ты это знать?
— Вы не могли бы дать мне намек? Ну, например, стоит ли мне это знать, в смысле будет ли мне хорошо от того, что я узнаю, или, наоборот, плохо, и тогда мне не стоит об этом знать? Что, если я стану задавать вам вопросы, а вы будете говорить мне «горячо» или «холодно»? Как в игре. — Присси понравилась эта идея. — Да, как в игре.
— Как в игре, говоришь? Но эта игра не будет игрой «Угадай-ка», скорее, она похожа на игру «Знаю — не знаю».
— Придумала! Цифры. Нет, карты! — воскликнула Присси и часто-часто закивала, как дурацкая кукла болванчик. — Карты. Точно. Меня обыгрывали в карты. В покер.
Минерва засмеялась:
— Даю тебе еще одну попытку.
Минерва протянула Присси свою морщинистую руку, и Присси взяла ее и тут же почувствовала, как исчезают хлебные крошки — таким сильным было ощущение того, что она углубляется в призрачный лес, откуда нет возврата.
— Карты с картинками и цифрами. — Она встретилась взглядом с Минервой, и по спине ее пробежал холодок. И тогда Присси вдруг прошептала:
— Карты Таро.
— Вот теперь мы уже к чему-то пришли, верно? — Но я никогда не гадала на Таро.
— Но увы, кое-кто гадал. Кое-кто, кто тебе очень близок.
— Вы? — Присси крепко сжала руку Минервы. — И моя мать. Господи, вы моя мать!
— Бабушка, дитя мое. Твоя мать…
— Умерла, — прошептала Присси, и ее пронзило болью. — В морге. Все это сходится, верно? — То был даже не вопрос, Присси знала, что все так и было.
— Да, твоя мама вот уже двадцать пять лет как мертва, девочка, но она отправилась в морг, когда еще была живой, а не мертвой.
— Но почему она оставила меня на пороге монастыря? Почему не позволила тебе меня растить? — Присси закрыла глаза, потом резко их открыла, и дрожь пробежала у нее по спине. — Убийство… и колье, и моя мать. Все это как-то связано. Но как? Почему?
— То колье… Ну, его никто не нашел. И тогда они отправились к твоей маме, зная, как хорошо она умеет общаться с духами. Она сказала, что может найти колье. Но не смогла. Все, что она видела, — это солнечный свет. Много-много солнца. Полицейские перерыли весь морг и палисадник перед ним, но так ничего и не нашли. Твоя мама была посрамлена, все вокруг называли ее самозванкой, пустышкой. Над ней смеялись. И, не желая, чтобы ее крошка-дочь тоже стала однажды посмешищем, она оставила тебя на пороге монастыря. Чтобы снять проклятие. И взяла с меня клятву, что я не стану к тебе приходить. Не стану искать встречи с тобой. Она оставила тебя и ушла. И больше не возвращалась. Все эти годы я наблюдала за тобой. К несчастью, твоя мама зря понадеялась на то, что, доверив твое воспитание монахиням, избавит тебя от заклятия. У тебя дар, дитя мое, такой же дар, какой был у твоей матери, какой есть у меня. Я-то знаю, все эти годы я следила за тобой.
Присси с трудом дышала. Она не смогла бы пошевельнуться, даже если бы кто-то завопил ей в ухо, что на ней горит одежда. Минерва убрала руку.
— А потом ты сама ко мне пришла, попросила провести тот сеанс. Я знала, что у тебя есть дар. Мы же одной крови. — Минерва встала и крепко обняла Присси. — И еще ты красивая девочка. Как твоя мать.
— Сестры ничего не знали?
— Я дала слово твоей матери и не могла нарушить клятву.
— И что же мне теперь делать?
— Решать тебе, но только используй свой дар во благо, а не во зло, дитя мое.
Присси взяла Минерву за руку. Душа ее переполнилась счастьем.
— Теперь у меня есть бабушка.
— А у меня есть чудная внучка.
— Могу я сказать сестрам? И еще Шарлотте, Бейб и Брианне?
— Мне будет приятно, если ты это сделаешь. Я горжусь тем, что у меня такая внучка. Но не боишься ли ты того, что скажут люди?
Сердце Присси радостно пело.
— Всю свою жизнь я не знала, кто я и почему не такая, как все. А теперь я это знаю, и еще у меня есть ты.
Слеза скатилась по щеке Минервы, и она засмеялась: