передо мной, – может это подтвердить.
Главврач клиники улыбнулся мне, сложив руки перед собой.
– Давайте начнем, – предложила я, поместив на кафедре свою тетрадь с записями.
– А Вы готовы ко всем вопросам? Даже самым провокационным? – спросил седой профессор, который сразу меня невзлюбил.
– Да, Андрей Николаевич, – подтвердила я.
– В таком случае, – начал молодой мужчина в белом халате, являвшийся председателем комиссии, – я возьму слово. И первое, что я хочу узнать – чем Вы руководствовались при постановке диагноза Германа Верского?
Накануне мы обсудили всё, что я буду говорить на комиссии, изучили научную литературу, и теперь я была готова ко всему.
– Для начала, – отвечала я на вопрос, – я ознакомилась со всеми предыдущими исследованиями, проштудировала все данные, касательно своего подопечного и выявила недостатки всех методов терапии, которые применялись к нему.
– Почему онейроидный синдром? – прервал меня врач. – Что стало причиной того, что Вы остановились именно на делирии?
– Точнее сказать, «грёзоподобный онейроид», – поправила я его. – В процессе общения со своим пациентом я выяснила, что в его жизни имеет место быть параллельный мир, в котором он укрывался от жестокой реальности.
– На протяжении двух десятков лет он ни с кем не контактировал, – продолжал председатель, – как Вам удалось преодолеть этот барьер?
– Я подошла к этой проблеме нестандартно, посредством привлечения его матери в процесс терапии, отменой препаратов и создания дружеской обстановки.
– Сотерия?
– Да.
– Судя по результатам, Ваша методика имеет право на существование, но, насколько я понял, у вас сложились отношения более, чем дружеские.
– Да, это так, – спокойно признала я.
– И теперь вы живёте вместе?
– Именно, – подтвердила я.
– У меня больше нет вопросов, – молодой врач сделал какие-то записи в своем блокноте.
– Тогда продолжу я, – отозвался Филин. – Как теперь проходит адаптация пациента в окружающей среде?
– В данное время он заканчивает курс общего среднего образования, устроился на работу в охранную компанию, прошел обучение в автошколе, получил права.
– А как складываются его отношения с близкими?
– Прекрасно, – улыбнулась я. – Он не проявляет никакой агрессии, ведёт себя адекватно и дружелюбно.
– Больше вопросов не имею, – Филин одобрительно кивнул мне.
– В таком случае, я задам свои, – старый профессор приготовился к немощной атаке. – С какими проблемами Вы столкнулись в процессе лечения?
– Поначалу, определенный барьер представляла собой алалия (отсутствие речи при сохранности слуха и интеллекта), так же были выявлены: аменция (синдром расстроенного сознания), амиостения (мышечная слабость), анергия (снижение способности к активной деятельности), в некоторой степени афразия (утрата речи психогенного происхождения), боваризм (смешение грез с реальностью).
– Хм, – произнес профессор, – а что Вы скажете о сфере лечебного воздействия?
– Социальная. Я старалась оказать пациенту моральную поддержку, принятие, сопереживание, дать ему возможность проявить собственные чувства и не быть осужденным за это.
– Вы вступали в интимную близость с Вашим пациентом?
– До или после выписки?
– В клинике.
– Нет.
– А после его переезда к Вам?
– Мы живём вместе уже два месяца.
– И Вы так быстро отдались мужчине?
– Полагаю, что для комиссии не имеют значения мои моральные убеждения. К тому же, если я скажу Вам, что у нас с ним любовь и серьезные отношения, Вы всё равно не поймёте.
– Грубите мне, милочка?
– Боже, упаси! Констатирую факт.
– По-моему, Вы подошли довольно безрассудно к решению проблемы. Я осуждаю Ваши методы.
– Цель оправдывает средства, тем более, когда результат оказался даже лучше ожидаемого.
– Вы изрядно потрудились, обустраивая свою личную жизнь! – я прекрасно понимала, что у профессора закончились аргументы, и он перешёл на личности.
Дверь в конференц-зал распахнулась, и ко мне уверенными шагами подошёл Герман. В его руках был шлем, а на нем кожаная куртка, черные джинсы и тяжёлые ботинки.
– Довольно! – строго произнес он, обращаясь к комиссии, обняв меня. – Девочка за месяц добилась бóльших результатов, чем все ваши доктора наук за двадцать лет! Я бы на Вашем месте, профессор, поблагодарил её за проделанную работу!
– Это он? Пациент? – раздался удивленный шепот врачей.
– Да, это я! – подтвердил Герман. – С неё хватит допросов! Пошли!
– Прошу прощения, – бросила я напоследок, пока он вел меня за руку к выходу.
Мы зашли в раздевалку, я сняла халат, забрала свои вещи. Ваня пообещал позвонить после того, как узнает заключение комиссии.
Герман сел за руль мотоцикла. Я, как и он, надела шлем, а после обхватила руками торс своего спутника, перекинула ногу через сидение. Он, запустив мотор и включив музыку, помчал по лесу в сторону города.
15.47.
Я взяла со стола телефон, который звонил уже несколько секунд. Это был Ваня.
– Ну, что там? – спросила я у него.
* Они были шокированы его поведением, но признали его абсолютно здоровым.
– Ну, хоть так! – радостно воскликнула я.
* Я передам тебе через Женю их заключение.
– Спасибо!
Я вернула телефон на стол.
– Что он сказал? – Герман оперся на дверной косяк.
– Хм, – протянула я, повернувшись к нему, – тебя признали дееспособным.
– Они даже не представляют, на что я способен, – двусмысленно с усмешкой произнес он, подходя ближе ко мне.
– Видимо, это знаю только я, – проведя ладонью от его груди к животу, прошептала я.
– Я совершенствуюсь, – продолжил он, прикасаясь губами к моей шее и слегка прикусывая кожу.
Я засмеялась.
– Могу продемонстрировать, – настаивал он, прижав меня поясницей к столешнице кухонных шкафов.
– Неужели ты думаешь, что я откажусь?
– Не думаю.
Он резко нагнулся, подхватив одной рукой меня за ноги, а второй придерживая спину, занёс в гостиную, и снова по нашим телам разлилась опьяняющая страсть, ведь внутри нас опять горело бешеное пламя, что делало нас живым и бессмертными.
***
Меня не привязывали ремнями к кровати, так как я не считалась буйной или агрессивной. Я могла спокойно передвигаться по палате.
Когда-то я думала, что это просто учебное задание, в котором не будет никакого подводного течения, однако мне пришлось многократно тонуть, чтобы потом подниматься и снова умирать под толщей воды, смыкавшейся над моей головой… И самое главное, причиной моей внутренней гибели было, казалось, то, что часто остаётся незамеченным – взгляд. Ох, как много могут сказать глаза, даже, если это глаза человека, проведшего последние двадцать лет в смирительной рубашке.
Теперь я погружалась в мир, некогда созданный Германом. Когда я пришла сюда, всё было выжжено, ведь в наш последний визит мы уничтожили всю несуществующую реальность до основания. Однако, сейчас, спустя несколько лет моего господства здесь, вселенная наших грез снова обрела яркие краски.
Всё было в порядке. До определенного момента… До этого дня.
Я немного задремала, лежа на кровати в послеобеденное время. Сквозь это легкое забытье до меня донесся
