— Если я правильно понимаю все что происходит, то ты с Элли расстался, значит разлюбил ее и избавился от чувств, которые были так сильны. Соответственно, если говорят, что любовь — это болезнь, значит ты исцелился от нее. Поздравляю!
— Что за бред ты несешь? — Джексон не подбирал слов, ему ужасно не понравились слова отца.
— А что не так-то, сын?
— Все не так! Я люблю ее!
— Неужели? Именно поэтому ты сейчас сидишь здесь и пытаешься забыться в этом стакане?
— Мне больно, тяжело, я живой человек, а не машина какая-то.
— Знаю и понимаю тебя. Поверь, я как никто иной способен тебя понять. Когда умерла твоя мама… — Чарльз сделал легкую паузу, — Мне было похуже, чем сейчас тебе. Я больше не мог ее видеть, не мог коснуться ее губ, погладить ее золотистые волосы, держать бережно за руку.
— Как же ты со всем этим справился? — Джексон с сочувствием смотрел на отца, ведь тот никогда не говорил о своих чувствах к матери, после ее смерти.
— У меня остались вы с Оливией. Глядя на вас, я видел ее, и это меня спасало. Смех твоей сестры, твердость твоего характера, все это напоминало мне о той, что была дороже всех на свете. Я тоже думал, что умру, но вы давали мне силы не сдаваться. И я не сдался.
— У меня так не получится.
— Ну-ну-ну, с чего ты это взял? Ты мой сын, ты Долтон, а Долтоны не сдаются, — улыбнулся Чарльз.
— Я не уверен, что смогу ее простить.
— Если ты не сможешь ее простить, значит это была вовсе не любовь.
— А что же тогда?
— Получается, что ты любил не ее, а свое состояние, находясь рядом с ней. Ну, а если это истинная любовь, то она способна преодолеть все трудности на своем пути и уж точно, споткнувшись о мелкий камешек, не разобьется в дребезги.
Как убедительно говорил Чарльз. Он всегда умел найти подходящие слова, чтоб убедить своего собеседника в собственной правоте. Именно благодаря этому качеству ему и удалось когда-то построить собственную успешно развивающуюся компанию.
— А ты? Ты бы смог такое простить?
— Не важно, что смог бы сделать я или кто-нибудь другой. Это твоя жизнь и она только в твоих руках. Лишь тебе решать, что в ней будет и как. Я никогда не вмешивался в твою личную жизнь, не от того, что мне все равно кто будет рядом с тобой, а потому, что знаю, ты достоин самого лучшего, и ты сам способен в этом разобраться. Ты моя самая большая гордость.
— Я думал твоей гордостью является компания, великая империя «Dolton Company».
Чарльз рассмеялся в голос, отчего Джексон слегка смутился.
— Сынок, ты и твоя сестра — это самое большое достижение в моей жизни. Вы стали достойными людьми, и это главное. А компания, это то, что помогало нам в этом пути, и никак иначе. Без вас не было бы великой империи «Dolton Company». Ладно, давай выпьем.
После того, как два стакана оказались пусты, Джексон вновь плеснул в них выпивку.
— Не части. Спиртное точно не поможет в твоем вопросе, — спокойно говорил Чарльз.
— Что же поможет? — все так же угрюмо спрашивал Джексон.
— Ты и сам знаешь, в любой ситуации нужна холодная голова и трезвый ум. Ты сказал, что любишь ее?
— Люблю, очень! — твердо ответил Джексон, будто даже сожалея о столь сильных чувствах к Элли.
— Тогда все в твоих руках. Она любит тебя, поверь, я это точно знаю. Не вижу смысла так сильно убиваться. Ты можешь приехать прямо сейчас к ней и через пол часа будешь обнимать и зацеловывать ее.
— Как же мне быть с ее прошлым? Скажешь, что все это можно забыть?
— Вот над этим придется поработать. Ты сильный и умный, нет ничего того, с чем бы ты не справился. По крайней мере, твоя любовь жива и ждет тебя сейчас.
— Если бы она умерла, то у меня был бы лишь один вариант, не пришлось бы выбирать, а так… — с грустью произнес Джексон.
— Что за бред ты несешь?! — Чарльз не узнавал сына. Он понимал его боль, но не желал видеть, как сын сдается, даже не попытавшись бороться за собственное счастье. — Даю тебе два дня на все душевные терзания. Послезавтра жду тебя в офисе, у нас финальные переговоры с японцами, ты мне будешь нужен, — сказал Чарльз и ушел.
Джексон остался наедине с собой и двумя полными стаканами выпивки. Он уже хотел было вылить их содержимое в раковину, но вновь вспомнив Элли, появилось желание ее обнять. Затем на него накатила волна воспоминаний о том, что она скрывала от него правду о своем прошлом и эти мысли изменили его желание, после чего вся выпивка оказалась внутри его организма. Джексон с горла допил оставшееся в бутылке спиртное и рухнул на диван. Без конца перелистывая каналы телевизора он все мучал себя, злясь на Элли, на Стива, который был для него не просто другом, а братом, но также предпочел скрывать от него правду. Вспомнив, что Стив и Элли не просто скрыли от него правду, но между ними были сексуальные отношения, Джексону стало невыносимо тошно. Не надевая обуви, в носках и рубашке, частично заправленной в брюки, он вышел из квартиры, вошел в лифт и спустился несколькими этажами ниже. Двигаясь вдоль стены, чтоб не упасть посреди коридора, он оказался у двери новой знакомой, от которой вышел несколькими часами ранее. Нажав указательным пальцем на дверной звонок, он держал его до момента, пока дверь не открыла та самая блондинка.
Джексон не сказал ей ни слова. Он ворвался в квартиру, захлопнув за собой дверь, схватил девушку за затылок и жадно целовал ее пухлые губы. Похоже девушке это безумно нравилось. Она не удивилась появлению соседа, а словно все эти часы ждала его и наконец дождалась. Джексон взял ее на руки, еле удерживая равновесие отвел в спальную комнату и набросился на девушку, срывая с нее одежду. В эти минуты он думал только об Элли, о том, как сильно
