собой.
— Да.
— Черт, — сказал я, отталкиваясь от стены и расхаживая по небольшому пространству.
Она была права. Я был хладнокровным ублюдком, но я не был бессердечным. Просто осознание того, что я держал ее против ее воли, раздражало меня, оседая ощущением свинца в животе. Таково было правило. Я не связывался с женщинами. Это была нечестная гребаная борьба. И я не мог придумать ни одной чертовой вещи, которую могла бы сделать женщина, чтобы оправдать то, что Лекс мог сделать с ней.
— Это значит «нет»? — спросила она, чувствуя себя побежденной.
Я повернул голову, увидев, что она наблюдает за тем, как я расхаживаю, ее тело напряглось.
— Он придет за тобой, — сказал я, подходя к ней, мои ботинки почти касались ее ярко-фиолетовых ногтей на ногах, присев на корточки, чтобы я мог посмотреть ей в глаза, чтобы она могла увидеть в них искренность, — я дам тебе что-нибудь, чтобы покончить с этим.
На это она кивнула, ее глаза слегка заслезились. — Спасибо.
Затем я встал, повернулся и убрался к чертовой матери оттуда.
Глава 4
Алекс
Хорошо. Не было причин волноваться. Это всегда было возможно. С того первого дня, когда я сидела напротив его кофейни на ступеньках музея, притворяясь, что читаю какую-то книгу в мягкой обложке, которую нашла выброшенной в метро, хотя на самом деле я делала мысленные заметки о каждой манере поведения, о том, что он пил, что ел, сколько раз делал перерыв на перекур.
С этого первого взгляда всегда был шанс, что он узнает. Я, наверное, должна была быть шокирована тем, что ему потребовалось столько времени, чтобы поймать меня. Я имею в виду… десять лет. Для такого сверхосторожного и наблюдательного человека, как он, это было безумное количество времени. И если бы он имел хоть малейшее представление о том, как долго я следила за его жизнью, он бы чувствовал себя полным идиотом. Если и была одна вещь, которую такой гордый человек, как Лекс Кит, не потерпел бы, так это то, что его заставляли чувствовать себя идиотом.
Тем более женщина.
Дерьмо.
Часть меня была поражена тем, что я сижу в каком-то заброшенном вагоне поезда, а не в одной из пыточных комнат Лекса (их было три: одна в подвале химчистки, одна в сарае на каком-то заброшенном участке собственности, одна специально построена в убежище в лесу. Кстати, если бы вы оказались в первых двух, из вас, вероятно, вышибли бы дух и с вами веселились бы в течении одной-двух ночей. Если бы вы оказались в третьей, что ж, вам предстояло долгое мучение. И вы, вероятно, никогда не выберетесь отсюда живым).
Зачем он тратил время, держа меня под чьим-то присмотром? Это просто не имело никакого смысла. У него, должно быть, чесались руки дотронуться до меня. Хотя бы потому, что я женщина. Потому что ему действительно не нужна была никакая другая причина, чтобы жестоко обращаться с кем-то.
Была ли это какая-то тактика запугивания? Натравить на меня большого, страшного (но горячего в опасном смысле) парня, заставить его удерживать меня, позволить мне до смерти волноваться о том, что случится со мной до того, как он появится?
Это могло бы сработать. Если бы в Брейкере не было чего-то такого, что говорило бы о том, что он так же несчастен, как и я, во всей этой ситуации. Учитывая, что он был напряжен как… сокращающаяся мышца, это о чем-то говорило. Это говорило о том, что, возможно, ему не нравилось то, как вел себя Лекс. То, что он делал с девушками.
У Брейкера были очевидные проблемы с его заданием.
Что напугало меня (незначительно) меньше.
Он все еще собирался выполнить эту работу. Оставляя меня гадать, платил ли Лекс Брекеру, за меня. Зная его, у Лекса был какой-то запасной план. У Лекса всегда все было в порядке. Если план А не сработал, был план Б, затем план В. И так далее, и тому подобное.
Может быть, у Лекса было что-то на Брейкера, что делало его послушным.
Но он все равно собирался помочь мне покончить с собой.
За что он получил мою вечную благодарность. Даже если он держал меня в грязном, окровавленном вагоне поезда, в котором было чертовски холодно. Я яростно проклинала свой выбор пижамы, когда шок прошел, и я почувствовала, как холод проникает сквозь мои босые ноги в тонкий материал моих штанов для йоги и футболку. Если это была худшая пытка, через которую я собиралась пройти по приказу Лекса, что ж, черт возьми, это было не так уж плохо. Я бы пережила это. Или простудиться и умереть. И то, и другое меня устраивало.
Несмотря ни на что, я собиралась умереть.
Хотела бы я сказать, что это откровение было встречено с разбитым сердцем. Что мне было ради чего жить. Что у меня были надежды и мечты. Что я хотела встретить мужчину, влюбиться, родить двух детей и жить в безопасном районе. Что я хотела увидеть ночной Париж. Что я хотела выпить эспрессо в кафе в Италии. Что мне нужно зарыться ногами в песок тропического острова. Что я хотела издать книгу. Или создавать произведения искусства.
Но это была не я.
Это была не та жизнь, которую я вела.
Моя жизнь была посвящена заботе о моей матери. Мать, которая всегда была хрупкой. Нежной. Эмоционально нестабильная. Мать, которая плакала, если я опаздывала на пять минут, возвращаясь домой из школы, в ужасе от того, что со мной случилось что-то ужасное. Мать, которая никогда не была достаточно здорова, чтобы удержаться на постоянной работе. Так что наши шкафы в основном были пусты. Наш свет и газ раз в два месяца был отключен, заставляя меня делать домашнюю работу на улице, сидя под уличным фонарем.
Не было таких вещей, как мечты. Только обещание нескончаемой тяжелой работы.
Я смутно помню, как в детстве у меня было желание петь. Всегда втайне хотела научиться играть на гитаре, но знала, что никогда не смогу, потому что мы никогда не могли позволить себе уроки.
Но это желание угасло, когда в тот день я вернулась из школы и обнаружила, что моя мать в конце концов отказалась от борьбы, в которой она сражалась всю мою жизнь.
Затем желание сменилось потребностью в мести, когда я узнала правду.
Каждая секунда моей жизни с того дня была полна этой цели. Чтобы отомстить за
