– Я думаю, что все это часть какой-то игры.
– Какой?
– Точно я пока не знаю. Думаю, что у нее роман или что-то в этом роде.
– Ее роман в Москве.
– Ее роман где-то здесь, и от этого весь сыр-бор.
– Не может быть.
– Геннадий Иванович все время оказывается в кустах, – объявил Федор Тучков, – и непонятно, что он там делает. Его коробок мы нашли там, откуда проволокой выстрелили в лошадь. Зачем ему коробок, если он не курит и не разводит костры? Что он делал в лесу – первый раз, когда мы его видели, и второй, когда видела Зоя?
– Может, он как раз и шел, чтобы засесть в кусты.
– Да мотивов никаких нет! Ну что ему Вадим? Кроме того, мы знаем, что была еще какая-то “она”, о которой нам ничего не может рассказать Галя, и Вадим тревожился, что “она” его видела.
– А почему ты не нашел у Павлика пистолет?
– Пистолет у Павлика я не нашел, потому что у него не было никакого пистолета, – сказал Тучков назидательным тоном, – я тебе уже говорил.
– Я же видела!
– Что ты видела?
– Пистолет.
– Вот именно.
– Так почему его нет у Павлика, если я видела? – Потому что ты видела пистолет, а не Павлика!
Марина опешила.
– Как… не Павлика?
– Так. Не Павлика. Ты видела мужчину, одетого, как Павлик, и с пистолетом в руках. Помнишь, ты мне сказала – в этих очках ты похож на Павлика Лазарева?
– Помню, – пробормотала Марина неуверенно.
– В этом все дело. Все похожи друг на друга в шортах и темных очках. Надо только, чтобы телосложение было примерно… одного типа. Мне трудно перевоплотиться в Геннадия Ивановича, а в Павлика – сколько угодно.
Марина молчала, только смотрела на него.
Он залпом допил кофе.
– Почему все время врет бабуся Логвинова? Что это за разрастание Логвиновых в селе Мокша? Как она оказалась на плацу, откуда уходят лошади?
– Гуляла.
– Маруська! – прикрикнул Федор Тучков. – Ты же умная! Никто там не гуляет. Там стоянка, никакой красоты и очень далеко от корпусов и от реки! Что она там делала?
– Пришла посмотреть, как люди на лошадях катаются, – предположила Марина небрежно. Она была уверена, что подозревать бабусю – очень глупо. Занесло Федора Федоровича не туда, куда надо.
Он вдруг замер, не донеся кружку до рта. Глаза у него округлились.
– Ты что?
– Маруся, – сказал он тихо, – ты просто гений. Ты гений отечественного сыска. Пошли. Быстрей.
– Куда? – перепугалась Марина. – Уже ночь.
– Наплевать. Мы все узнаем.
– Что?!
– Во сколько завтра уходит первый автобус в райцентр, кто вчера в ларьке купил детский арбалет и сегодня не был на процедурах.
– И что тогда?!
– И тогда все, – сказал он весело. – Дело закрыто.
Федор Федорович Тучков оказался натурой предприимчивой, кроме того, еще и имеющей влияние.
Предприимчивая и влиятельная натура произнесла за завтраком краткую речь, суть которой сводилась к тому, что после трапезы никто не расходится, а все гуськом следуют за ним, Федором Федоровичем, в директорский кабинет, ибо он сообщит всем нечто важное.
Откуда взялся этот директорский кабинет, Марина понятия не имела, потому что все утро Тучков провел у нее на глазах и пребывал в отличном настроении. Он даже в теннис играл с каким-то особым упорством и шиком и под конец разнес противника в пух и прах. Вероника не показывалась, но Тучкова это почему-то совсем не беспокоило.
Ослушаться никто не осмелился. Именно гуськом – он стоял в дверях столовой и наблюдал, как городовой в будке, – все прошли мимо него в пустой директорский кабинет, стоявший с распахнутой дверью, и уселись на богатые кожаные диваны.
Солнце ломилось в окна, мальчишки на лужайке играли в футбол, вопили оглушительно, так что хотелось скорее на улицу.
Бабуся Логвинова пристроилась в уголке дивана и немедленно задремала. Оленька поплотнее укуталась в шаль и, хотя жара была невыносимая, водрузила свою свечку и переглянулась с матерью. Мать вытащила из кармана яблоко – первый белый налив и показала ей. Та отрицательно покачала кудрявой головкой. Геннадий Иванович усмехался затаенной усмешкой. Юля и Сережа энергично ковырялись в зубах – чтобы остатки пищи не повредили эмаль. Вероника села на стол и болтала ногой. Павлик воздвигся у окна. Его монументальный лоб, собравшийся бульдожьими складками, выражал тоскливое недоумение, как будто он спрашивал себя, чего же он-то приперся, и ответа не находил. Валентина Ва-сильна смотрела в одну точку, как будто соображала, хватит ей на сегодня колбасы, чтобы прокормить сыночка, или придется смотаться в деревенский магазин. Генрих Янович уселся на стул, достал газету, нацепил очки и стал бегло просматривать.
Никто не выражал никакого беспокойства, и Марина вдруг подумала, что он может ошибаться, Тучков Федор Федорович, генерал контрразведки.
А вдруг ошибается? Господи, какой тогда будет скандал! Как он переживет?!
Он зашел самый последний и прикрыл за собой дверь. Не похоже было, чтобы он волновался.
– Что такое, Федор Федорович? – сразу заговорил Вероникин дед из-за газеты. – Что случилось? Зачем вы нас пригласили на… переговоры?
– Да, собственно, затем, что нам надо до конца прояснить всеобщие недоразумения, а также историю… с убийством.
– Что вы говорите! – вскрикнула Оленька и оглянулась, чтобы удостовериться, что ей есть куда падать в обморок. – Какое еще убийство! Мама!
– Доченька, не волнуйся. Федор Федорович, что это такое вы вздумали?! Оленька не ест, а теперь еще и не спит, а вы хотите ее уморить совсем!
– У меня нет цели уморить Ольгу Павловну, – серьезно сказал Тучков. – Более того, могу пообещать, что не стану ничего обсуждать прилюдно, если… преступник сознается, что это дело его рук.
– Какой еще преступник? – удивился Генрих Янович. – Что такое? Вы так говорите, любезный Федор Федорович, как будто этот преступник здесь.
– Так и есть, – согласился Тучков. – Ну что? До трех считать или никто ни в чем признаваться не собирается?
Элеонора Яковлевна впилась глазами в собравшихся. Генрих Янович с удивлением смял и отбросил свою газету. Павлик повернулся ко всем лицом, и складки у него на лбу приподнялись и зашевелились – тоже, наверное, от удивления.
– Я же говорила, что с этим покойником дело нечисто! – закричала Вероника. – Так я и знала! Ну, Федор! Ну, давайте! Немедленно покажите пальцем на кого-нибудь и скажите, что убийца – он! Никогда такого не видела, только в кино!
– Оленька, нам надо идти, – Элеонора Яковлевна решительно поднялась и потянула за собой дочь, – мы не можем при этом присутствовать. У нас обеих не в порядке нервы, нам нужен покой, а с вами, Федор Федорович, я еще поговорю о том, что вы себе позволяете!
