Мысленным взором Кили увидела Дилана, бледного, утыканного трубками, с забинтованной шеей, лежащего на больничной койке. А потом она вспомнила его записку, соскользнувшую с подушки на пол в ее спальне. «Я запер ворота».
— Это был не Дилан, — твердо сказала она.
— Я понимаю, вам трудно такое допустить, но трагические случайности происходят сплошь и рядом…
У Кили лицо горело, словно он ее ударил. Дэн казался ей другом, человеком, которому она могла доверять, но вот и он говорит ей, что это безумие с ее стороны — верить родному сыну.
— А что бы вы сказали, если бы это была Николь и если бы это она отрицала свою причастность?
— Вы хотите сказать, допускаю ли я, что Николь могла бы… соврать, чтобы скрыть свою роль в подобном происшествии? Если оно имело столь страшные последствия? Да, я это допускаю, — ответил он. — Это нормальное проявление человеческой природы.
«Меня не интересует, что думаешь ты или кто-либо еще!» — сказала себе Кили. Автомобиль как раз свернул на их улицу. Ей не терпелось выскочить из машины и скрыться в доме — лишь бы оказаться подальше от него. Она уже открыла было рот, чтобы попросить его высадить ее у начала подъездной аллеи, но вовремя вспомнила, что Эбби осталась с Николь в доме Уорнеров, а ее собственная машина стоит на их подъездной аллее. Так что ей придется отправиться туда и притворяться дружелюбной.
— Кили, я это говорю не для того, чтобы сделать вам больно, — сказал Дэн.
Кили не ответила. Она порылась в сумке, вытащила из бумажника десятку для Николь и зажала ее в руке. Дэн въехал на свою подъездную аллею, вылез из машины и обогнул ее, чтобы открыть дверцу для Кили, но она его опередила: сама выбралась из машины, захлопнула дверцу и бросилась по дорожке к дому. Николь услыхала, как подъехала машина, и вышла на крыльцо, держа Эбби на руках. Эбби радостно залопотала, увидев маму. Кили потянулась к ней и прижалась холодной щекой к теплой розовой щечке дочери.
— Как мой ангелочек? — спросила она.
— Все хорошо, — улыбнулась Николь. — Входите.
— Нет, уже поздно, — сказала Кили. — Вот, держи.
Она протянула Николь деньги. Девочка стала уверять, что в этом нет необходимости, но Кили решительно настояла на своем. Николь поблагодарила и пошла в дом захватить пальтишко и куколку Эбби.
Дэн подошел к Кили и попытался заглянуть ей в глаза, но она отвернулась.
— Кили, — сказал он, — простите меня. Я не хотел вас обидеть. У меня и в мыслях не было! Меньше всего на свете я хотел бы причинить вам боль. Я просто не могу спокойно смотреть, как вы…
Он не договорил, потому что Николь вернулась на крыльцо с вещичками Эбби. Кили взяла их с вымученной улыбкой и повернулась к Дэну.
— Я очень ценю вашу помощь, — сказала она. — Большое спасибо вам обоим. Это было… так по-соседски!
Николь растерянно улыбнулась, а Дэн нахмурился. Не говоря больше ни слова, Кили вернулась к своей машине и отправилась домой. Мысль о том, что придется провести еще одну ночь в этом огромном пустом доме, наполнила ее сердце отчаянием. «Не думай об этом, — сказала она себе. — Ты должна быть сильной ради детей. Все остальное не имеет значения».
Телефонный звонок заставил Кили очнуться от беспокойного забытья. Взглянув на светящийся циферблат часов, она пришла в ужас: половина четвертого утра.
— Алло? — охрипшим со сна голосом прокричала она в трубку.
— Мам, — раздался торопливый шепот на другом конце.
— Дилан! — воскликнула она. — Что случилось? Ты хоть знаешь, который час?
— Знаю. Прости, что так поздно, но я должен был тебе позвонить. Не хотел, чтобы бабушка слышала.
— У тебя все в порядке? У вас там все в порядке? — допытывалась Кили.
— Да, все нормально. Мам, я нашел его! Нашел то письмо.
Сердце Кили совершило головокружительный кульбит. Она села в постели и стиснула трубку. Минувших лет как не бывало, ей показалось, что она входит в кабинет Ричарда, видит своего мужа, лежащего на полу, стены, забрызганные кровью… Предсмертное письмо Ричарда — ответ на множество вопросов. Ей вдруг стало страшно: лучше бы ничего не знать.
— Где ты, Дилан? Ты в кухне? Бабушка испугается, если тебя услышит. Вдруг она решит, что в дом забрался грабитель?
— Мам, она спит, — сказал Дилан. — Давай я тебе прочту.
— Ладно, — вздохнула Кили. — Конечно. Читай.
— Ну, слушай. Начинается так: «Мои дорогие…»
— О боже! — воскликнула Кили.
— Тише, мам. Это важно.
— Извини, — заторопилась она, — мне на минутку показалось, что я слышу его голос…
— Ладно, дай мне дочитать. Только учти: чур, не кричать. Ты должна это знать.
— Что?
— Они и вправду кого-то убили. А его друг… это был Марк.
Кили показалось, что комната накренилась у нее перед глазами.
— Мам, ты меня слышишь?
— Я тебя слышала. Продолжай. Читай до конца.
— Сейчас… Нет, подожди. Кажется, бабушка проснулась.
— Дилан, это ты? — послышался сонный голос Ингрид.
— Я в кухне, ба, — откликнулся он. — Я проголодался.
— Вы, мальчишки, вечно голодные! Вот и твой отец был такой же. Давай я тебе что-нибудь приготовлю.
— Не надо, бабушка! — крикнул он. — Я сам.
— Да я уже встала! — Ее голос явно приближался.
Дилан повесил трубку.
Кили тоже опустила трубку на рычаг и в темноте откинулась на подушку. Несколько секунд она лежала с закрытыми глазами, потом повернула голову и взглянула на соседнюю подушку. С Марком она только-только начала привыкать вновь чувствовать, что рядом кто-то есть, ощущать чье-то сильное, успокаивающее присутствие в темноте. И это чувство в один миг было у нее отнято. Поначалу ей казалось, что это бог ее наказывает: ей на роду было написано быть вдовой, а она попыталась обмануть судьбу. Вот судьба и отомстила, подстроив это ужасное происшествие. Но теперь все представлялось иным, куда более зловещим.
Кили попыталась вообразить его голову на подушке. «Это был ты, — подумала она. — Ты был тем другом. Вы с Ричардом были виновны. А теперь вы оба мертвы».
— А что за спешка? Почему бы тебе не взять Эбби и зайти хоть на минутку? — спросила Ингрид у стоящей на пороге Кили.
— Честное слово, сегодня мы просто не можем. Потому я и оставила Эбби в машине. Дилан, ты готов?
— Готов, — ответил он, надевая свою кожаную куртку.
— Представляешь, вскочил среди ночи, — пожаловалась Ингрид, с любовью глядя на него. — Искал, чего поесть. Я хотела испечь ему оладушки, так он мне не дал.
— Да не волнуйся за меня, ба, — сказал Дилан. — Я обойдусь, чес-слово. Я смотрю, ты оделась.
