Она подошла ближе, он лежал. Пальцы ее потянули за поясок-бант. Юбка скользнула по бедрам, упала. Алиса встала на колени, облизнула раскрытые губы и опустила к нему лицо. Она начала делать все те вещи, о которых мечтала, которых вожделела, которых Оливия и Камилла так подло и так долго лишали ее.
Портия сразу узнала его «Ауди». Машина потеряла лоск и была теперь немного побитая. Но это был, несомненно, его автомобиль. Через огромное окно она увидела чуть освещенные, движущиеся фигуры, но понять, кто это и что там происходит, было невозможно. Мешало мерцание нескольких свечей за окном.
Дверь была незаперта, более того, приоткрыта. Портия влетела в дом, молясь, чтобы помешать Д'Арси и Камилле совершить с Романом извращенные мерзости. Но, оказавшись в комнате, Портия увидела, что Д'Арси там нет. Там были только двое — Роман и Камилла.
Оцепенев, Портия стояла и смотрела. Роман лежал на спине, на его обнаженном теле мерцали розоватые и красноватые блики от огня. Лицо его было искажено мучительной гримасой, но именно такую гримасу на лице Романа Портия видела не один раз — это была гримаса не страдания, а неистовой страсти.
Причина этих сладких мучений была очевидна. Сверху на нем устроилась Камилла. Ее вызывающее тело было непотребно выставлено, непристойность здесь граничила одновременно с чувственной грациозностью и с животной похотью. Нечеловечески искаженная поза Камиллы была сродни позам каких-то ритуальных неистовых танцовщиц.
Она сидела на корточках, ступни ее были по обе стороны его тела, бедра широко расставлены, так широко, как у лабораторной лягушки, образовывая почти прямую линию от коленки до коленки.
Находясь на таком широком пьедестале, тело ее было выпрямлено и напряжено.
Руки она сцепила за спиной, груди ее торчали вперед и вверх. У нее было сейчас три точки опоры — ноги и мужской «жезл» Романа, на котором она двигалась то быстрее, то медленнее. После каждых трех-четырех раз она останавливалась и, посаженная на этот вожделенный кол, начинала медленно вращать бедрами и тазом сначала в одну, потом в другую сторону. Их обнаженные тела соприкасались сейчас только в одной точке — в этой всасывающей, втягивающей, всхлипывающей разверзнутой алчной пасти женской плоти. Приподнимаясь, она с шумом втягивала воздух и так же с шумом выдыхала его, приседая вновь. Двигаясь так по горячему и жесткому члену, она начала петь гимн похоти, с каждой секундой все громче и уверенней, но на последних заключительных нотах экстаза голос и дыхание стали отказывать ей.
Роман все еще не подозревал о присутствии Портии. Он смотрел на Камиллу, вдруг глаза его широко раскрылись. Портия глазами метнулась за его взглядом.
Эти скачущие груди, полыхающие огнем страсти, вдруг изменились. На левой груди стала четко видна меловая белая линия, идущая вниз и вверх от соска, на правой обнаружились шрамы, скрытые под красно-коричневой кожицей.
— Алиса! — прохрипел Роман. — Грудь! Ты… Ты не Алиса! Ты…
— Да! Я Оливия! — послышался голос Оливии из уст Алисы. И тут же донесся голос Алисы из тех же уст, искаженных мучительным желанием: — Еще, еще, еще! Дай мне еще немного… — Тело ее извивалось, корчилось, бедра сжимались в конвульсиях, вращались уже в последней степени похотливого помешательства. Алиса напряглась, распрямилась, как пружина, издала протяжный крик величайшего наслаждения и… рухнула.
Когда она подняла голову, они ясно увидели, узнали глаза Оливии, несмотря на фиалковые контактные линзы, принадлежавшие Камилле. Глаза эти горели ненавистью.
Оливия-Камилла сползла с Романа, выпустив его ослабевшую плоть из своего влажного чрева. Поднялась, сделала в сторону три нетвердых шага.
— Пушка, — резко выдохнула она. — Портия, бери пушку вон там, справа.
В слепом повиновении Портия нащупала рукой холодный металл.
— Так, так, Портия. Стреляй! Он ведь предал тебя! Твой любовник изменил тебе. Со мной — с Камиллой — с Алисой. Это было, и это ему нравилось. Ты должна наказать его, Портия. Целься, Портия, нажимай курок!
Портия подняла обрез, помедлила и опустила его.
— Нет, Оливия! Это не мне он изменил. Это тебе он изменял все это время. Он всегда тебя любил, давно, с самого начала. А если и обманывал — со мной, с той, которая, ты думаешь, в тебе живет, с кем бы то ни было — так это он обманывал тебя, а не меня.
Камилла шагнула к Портии.
— Тогда стреляй в меня, Портия! Подумай о том, что я сделала тебе! Вспомни о Д'Арси. Подумай о тех годах, которые Роман любил меня вместо тебя. Подумай, сколько лет счастья я у тебя украла. Убей меня, Портия! Отомсти! Ну, давай, стреляй!
Портия открыла магазин, и патроны рассыпались по полу. Обрез она положила обратно на столик и спросила:
— Ты идешь, Роман? Похоже, тебе здесь больше делать нечего, равно как и мне.
В оцепенении Роман поднялся на ноги, натянул кое-как одежду. Портия протянула ему руку. И вот так рука об руку они удалились, оставив Оливию одну.
Оливия схватила стакан Романа, швырнув с силой в камин. Она заметалась по комнате, тело ее содрогалось. Входная дверь хлопнула. Оливия бросилась собирать рассыпанные по полу патроны, лихорадочно засовывая их в обрез.
А они были уже на веранде, уже обнимались, целовались. Не вышло, ничего не вышло!
Глядя на них через темное стекло, Оливия видела и свое отражение, и эта словно наложенная картинка создавала впечатление, что любовников трое.
Роман и Портия двинулись дальше, они шли вместе, впереди у них были дела, жизнь, любовь. Оливия подняла обрез. Перед ней осталась только одна фигура — отражение — Камилла! Очертания ее стали расплываться, множиться и вот — перед ней трое: Камилла, Оливия, Алиса. Все, кто предавал и обманывал ее. Ее злейшие враги. Оливия спустила курок. Раздался выстрел и одновременно звон и грохот — разлетелось вдребезги огромное оконное стекло. Сверкающие осколки посыпались на Оливию. Одно из этих огромных лезвий рассекло кожу на левой груди Оливии, почти насквозь вонзилось ей в бедро. Оливия, ничего не ощущая, смотрела на свою ногу, ставшую вдруг чужой и ненужной. Кровь струей хлестала на белый ковер. А в небольшом треугольном осколке, оказавшемся на уровне ее глаз, Оливия увидела две маленькие удаляющиеся фигурки.
— Прощай, Оливия, — прошептала Камилла.
— Прощай, Оливия, — вздохнула Алиса.
