— Да уж, без нас вам не обойтись, — послышался резкий голос ирландца. — Эту землю отобрали у ниггеров, чтобы отдать нам, ветеранам. Вы, Фонсека, не очень-то смахиваете на покалеченного в бою британского воина, да и на ниггера тоже, хотя некоторых португальцев в темноте можно и не заметить.
— Мы оба — сеньор Фонсека и я — гордимся партнерством с двумя ирландскими джентльменами, — примирительным тоном произнес Хартшорн. — Но давайте посмотрим карту.
Карлик встал на цыпочки и приложил здоровый глаз к дырочке в стене, которую когда-то сам и проделал. Три мужские фигуры склонились над картой. Хартшорн постучал по ней ногтем.
— Главное — вода. В этих краях один год из трех не выпадает осадков. Но если вам посчастливилось отхватить участок на Эвасо-Нгиро, вам не страшна никакая засуха. Правда, река — не без фокусов: мечется из стороны в сторону, как сомалийская проститутка. Неделя проливных дождей — и она заливает берега и затопляет балки, иногда меняя при этом русло.
— У Рейли здесь уже есть своя земля, — сказал Фонсека. — Это большая часть бывшей фермы Амброза, плюс несколько клочков земли в разных местах, согласно выданным мне безмозглыми британцами распискам.
— Эти «безмозглые британцы» прогнали фон Леттова из вашего паршивого Мозамбика, — окрысился Рейли. — Где были вы в это время?
— Ну-ну, парни, давайте играть в одни ворота, — с истеричными нотками в голосе вмешался Хартшорн. — Вот чем нам предстоит заняться в первую очередь. Фермой Луэллинов и той, что рядом. А потом мы оттяпаем жирный кусок земли у калек.
Оливио, который изо всех сил старался не менять положения и не скрипеть чашей по шероховатой стене, подумал о круглой сумме, которую они с Раджи да Сузой ссудили Луэллинам. Каждое зернышко, каждая лопата и сама ферма частично принадлежат ему! Опять этот дьявол Фонсека посягает на его имущество! Но этой собаке невдомек, что Оливио владеет десятью акрами участка Амброза — через реку.
— Теперь, когда она осталась без мужа и денег, — возразил Фонсека, — с участком не предвидится особых хлопот. Мы даже сделаем красотке одолжение.
— Это единственная ферма, где есть своя вода, помимо реки, — объяснил Хартшорн. — Источники и водоемы. Многие даже не отражены на карте. Поэтому я специально отметил, кто выиграл этот участок.
Рейли отвратительно ухмыльнулся.
— Деньги — не единственный ключик. Девочке нужен мужчина, а я близко знаком с ней — еще по пароходу.
— Может, вы прогуляетесь туда вдвоем с братом — посмотрите, что да как? — предложил Хартшорн. — Нужно завершить перераспределение участков, пока никто не знает, где пройдет новая железная дорога.
— Я могу задержаться, — пообещал Рейли. — Познакомлю ее с лучшими образцами ирландской поэзии.
Адам Пенфолд с довольным видом вытянул больную ногу и подвинул Оливио свой стакан.
— С самого бала холостяков в тринадцатом здесь не было такого веселья.
Сказав это, он целиком сосредоточил свое внимание на блюде с горячими индийскими пирожками с начинкой из баранины. Он выбрал самый наперченный.
— Кто тебя так отделал?
— На меня кое-что упало, — туманно ответил бармен, на мгновение представив тугие, влажные бедра Кины. Он налил хозяину двойное виски и обвел глазами переполненный бар.
Несколько плантаторов с севера — усталых фермеров с крутых склонов Абердарского хребта — шумной ватагой устремились к доске для игры в дартс.
— Целую неделю только и делал, что травил мышьяком красных пауков и розовых клещей, — посетовал один, разбавляя виски элем. — Пора и самому отравиться.
— Буйволы топчут оросительные каналы, гусеницы жрут кофейные зерна, а варвары-кикуйю расправляются с кукурузой почище саранчи, — подхватил другой и, встав на цыпочки, метнул дротик в глаз Владимиру Ленину.
Эта газетная фотография с изображением большевистского лидера, выступающего с пламенной речью перед рабочими паровозного депо, сменила на доске для игры в дартс портрет кайзера Вильгельма. Оливио прочитал в «Англо-Лузитано», будто британские моряки (делать им больше нечего!) высадились на российский берег, чтобы помочь свергнуть бородатого возмутителя спокойствия. Выходит, британцы — не такие уж и простаки, во всяком случае некоторые. Россия ведет войну — и, стало быть, лишена возможности экспортировать лен. Неплохой шанс для льноводов здесь, в Кении!
— Чего мне не хватает, так это доброго английского воскресного пикника, — вздохнул один фермер. — Встать на зорьке, кого-нибудь подстрелить…
Чуть поодаль, за спинами метателей дротиков, группа мужчин окружила столик для игры в триктрак. На неудачника градом сыпались советы. Окутанный сигарным дымом, Васко Фонсека ухмыльнулся и заказал выпивку.
На другом конце бара, рядом с вешалкой из рогов антилопы для оружия и портупей, четверо завсегдатаев бросали кости.
В центре бара, за квадратным столом, двое развлекались реслингом. Они крепко сцепились руками, поставив локти на «экватор».
Каждый из борцов сосредоточил внимание на своей правой руке. Оба пыхтели, стискивали зубы и что есть силы упирались локтями в крышку стола. На обнаженных руках вздулись жилы. Левой рукой каждый, для сохранения равновесия, опирался на внутреннюю сторону бедра. Возле каждого на столе горела свечка. Опускаясь на стол, кисть побежденного неизбежно должна была коснуться пламени. Борцы были настоящими великанами: верзилами с могучими плечами. Волосы старшего посеребрила седина; на войне ему ампутировали правую ногу ниже колена. У более молодого на низкий лоб свисали рыжие кудри.
— Кто еще хочет поставить на Пэдди? Или на капитана Джоса? — выкрикивал другой рыжий — очевидно, тоже ирландец. — Еще не поздно! Ставка два шиллинга! Чья свечка раньше погаснет?
— Ставлю на Джоса! — Один из зрителей бросил на край стола серебряную монету.
Рядом группа бывших солдат затянула любимую песню:
«Она была нежной и милой,
Но злая подкралась напасть,
Девчонку навеки сгубила
Эсквайра преступная страсть».
Заслышав песню с «Гарт-касла», Энтон встрепенулся. После четырех месяцев тяжелого крестьянского труда на ферме «Керн» он наслаждался отдыхом в «Белом носороге». Прищурившись, он проник взглядом сквозь густое облако дыма и остолбенел при виде рыжего борца. Тот сидел с перекошенным лицом, сжав одну руку в кулак, а другой упершись себе в бедро.
Это он! Энтон сразу узнал чури — свой цыганский нож. Вложенный в ножны, он болтался за поясом у верзилы. Верный друг, с которым его разлучили на пароходе. Казалось, это случилось много лет назад — хотя на самом деле не прошло и года. Золотое кольцо — подарок Ленареса — обожгло Энтону грудь под рубашкой.
