Он весь напрягся; в глазах полыхнул гнев. В одном из болельщиков он узнал другого рыжего ирландца — Мика Рейли. Гвенн! Блудливая лапа Рейли мнет белые груди. Удушливый запах секса. Ногти Энтона впились в ладони. В нем тяжело заворочалась застарелая ненависть. «Спокойно! — приказал он себе. — Сохраняй самообладание!»
Он поставил на прилавок кружку с пивом и взял свою шляпу. В зале росло возбуждение: рука седовласого ветерана клонилась к столу и наконец накрыла горящую свечу. Побежденный соскреб о край стола налипший на руку воск и кивнул Пэдди, прежде чем взять свой костыль и отойти к стойке бара.
— Не везет вам, капитан Джос, — сочувственно произнес кто-то из болельщиков. — Если бы не та чертова мина, вы бы давно пригвоздили этого ирландского клопа к столу.
— Кто еще хочет попытать счастья? — выкрикнул Мик Рейли.
Надвинув шляпу чуть ли не на глаза, Энтон занял освободившийся стул.
— На что играем? — осведомился Рейли.
— Не на деньги. — Энтон положил в борозду посреди стола свой нож — подарок Эрнста фон Деккена. — Рискнем ножами? Два тура из трех.
Пэдди взял нож и опробовал лезвие на сломанном ногте большого пальца. Потом поднес поближе к глазам и в тусклом свете бара прочел название фирмы.
— Золинген, да? Лучшее, на что способны колбасники. Ладно, поехали.
Он достал из-за пояса чури и положил поперек «экватора». Встал, расправил плечи и, потягиваясь, поднял вверх руки; при этом они достали до перекладины под потолком. Пэдди сел и растопырил пальцы.
— Бармен! Эй, бармен! Свечку! — заорал Рейли.
— Совсем не обязательно кричать, молодой человек, — осадил его Пенфолд. Игра в триктрак прервалась. Фонсека и другие столпились в центре комнаты.
— Ты кто такой? — рявкнул ирландец.
— Адам Пенфолд.
— Спокойно, Мики, возьми, выпей, — примирительно произнес его брат. — Не все сразу. Кто-нибудь делает ставки?
— Тоже мне палата лордов! Мы здесь затем, чтобы послать подальше все эти дурацкие церемонии!
В душе Пенфолд не мог не согласиться с этим доводом.
Оливио достал свечной огарок.
— Милорд, можно, я приму участие в ставках?
Пенфолд кивнул.
Он зажег огарок и, капнув на стол расплавленным воском, закрепил свечу. И обратился к Энтону с улыбкой, подчеркнувшей морщины:
— Не дай ее погасить, мой мальчик.
Однако в глазах своего молодого друга Адам Пенфолд не нашел ни проблеска спортивного азарта. Вместо этого он прочел в них столь знакомое ему по фронту выражение холодной жестокости — человека, готового убивать.
— Заключайте пари! — агитировал Мик Рейли, окруженный буйной ватагой ирландцев. Одну руку он поместил на спинку стула, на котором сидел Пэдди, а в другой держал пачку расписок. — Ну же, парни, два против одного, что Пэдди поджарит этого цыпленка!
Как бывает на петушиных боях, зрители тесным кольцом окружили борцов. Протиснувшись вперед, Фонсека поставил на верзилу-ирландца. Энтону передалось возбуждение толпы. Он положил руки на стол, давая им расслабиться, в то время как остальные части его тела, наоборот, отвердели. Мясистая, точно окорок, лапа Пэдди поросла рыжей шерстью и была усеяна веснушками. Энтон сфокусировал взгляд на цыганском ноже.
«Выдержка! — услышал он голос Ленареса. — И самообладание. Пусть сила противника обернется против него самого».
В ожидании начала поединка Энтон прислушивался к тихим речам своего наставника и не поднимал головы, чтобы его не узнали.
Пэдди сильнее, прикидывал он, но вряд ли так же ловок. Но главное преимущество Энтона заключалось в том, что он единственный знал настоящую ставку в игре. Он вспомнил еще один урок — тот, что мог бы избавить его от неприятностей на ярмарке в Нидеме. Никогда не показывай все карты!
Пэдди занес над линией «экватора» правую руку и поставил локоть на стол. Энтон сделал то же самое. Ладони соперников сблизились. По обеим сторонам стола горели свечи.
— Внимание! Старт! — объявил Рейли.
Борцы сцепили руки.
Пэдди сразу повезло. Он схватил руку Энтона чуть выше, чем тот ожидал, стиснув не ладонь, а пальцы. К счастью, Энтон успел напрячь руку как раз в тот момент, когда ирландец начал сдавливать косточки.
Энтон высвободил руку, но потерял инициативу. Он свирепо уставился в крышку стола, стараясь сконцентрироваться. Понимая, что ему не удастся прижать руку соперника к столу, он привел все тело в состояние боевой готовности. Даже пальцы ног скрючились в начищенных до блеска ботинках. Мышцы бедер окаменели. Как у гребца, твердая, словно броня, брюшина послужила точкой опоры для двух плечей рычага — верхней и нижней частей его тела.
Зрители курили, пили, заключали пари и вовсю подстрекали борцов. Некоторые прямо-таки нависали над их головами. Однако для Энтона они не существовали или существовали где-то очень далеко, например, в Момбасе. И только один образ, одно видение пробивалось к нему сквозь табачную мглу. Слева от Энтона в воздухе плавало круглое, без кровинки, лицо Оливио — точно полная луна в дымке облаков.
Энтон добился того, чтобы рука жила отдельно от него, как валун, преграждающий врагам вход в пещеру. Все, что теперь требуется, это удерживать камень на месте.
Он уже продержался дольше, чем Пэдди мог ожидать. Их руки по-прежнему были сплетены в тугой комок, покачивающийся то в одну, то в другую сторону. Правда, больше в сторону Энтона. Рука его противника вспотела.
Пэдди поводил ее туда-сюда. Это привело к тому, что локоть Энтона, обтянутый рукавом рубашки, чуточку сдвинулся. Рука от пота противника тоже стала липкой. Пэдди перенес захват ниже, с пальцев на ладонь. Энтон поздно понял его маневр.
Вскочив со стула, ирландец всей своей тушей навалился на его клонившееся к крышке стола запястье. Рука Энтона с шумом опустилась на свечу. Послышались проклятия и одобрительные возгласы. Борцы встали — размяться.
Оливио подскочил к стойке и быстро налил желающим выпить. Давно торговля не шла так бойко. На прилавок сыпались деньги, в том числе чаевые.
— С тебя пиво и два фунта стерлингов, маленький негодник, — сказал ему Рейли.
Оливио отдал выигрыш. «Этой обезьяне невдомек, — подумал он, — что я тоже имею интерес в деле. Чтобы стибрить мою ферму, ирландским гангстерам вместе с Фонсекой и безмозглым Хартшорном придется иметь дело не только с миссис Луэллин, но и с Оливио Алаведо, и с денежными тузами из Гоа». Он покосился на подсчитывающего свой выигрыш Фонсеку и позлорадствовал, вспомнив о письме, которое отправил лиссабонскому юристу. Посмотрим, что будет делать Фонсека, когда узнает.
