Все утро нам сопутствовала удача, словно по велению доброй феи из волшебной сказки. Иногда мы почти забывали, что заставило нас совершить это путешествие.
Мы шли медленно, с частыми остановками, иногда делая крюк, который поневоле отдалял нас от цели. Наконец к полудню мы вышли на дорогу, которую искали. Она вилась между крутых склонов, высоко над долиной, вдоль которой проходила главная транспортная магистраль на юг. Последний наш переход мы совершили крутой каменистой тропинкой, по бокам которой росли колючие кусты. С чувством облегчения я перелезла через проволочную изгородь и кое-как пробралась сквозь сухие кусты куманики, маскировавшие придорожную канаву.
Удача заставила нас забыть об осторожности. Оказавшись на мощенной гравием дороге и повернувшись, чтобы помочь Филиппу, я вдруг услышала почти рядом с собой какой-то металлический звук, скрип тормозов и метнулась в сторону, как загнанная лань.
Расхлябанный «рено» показался в облаке пыли из-за поворота. Вид машины не внушал особого доверия. «Рено» проехал мимо нас, потом остановился, издав целую серию дребезжащих и воющих звуков. Водитель, приземистый, заросший седой щетиной мужчина в грязном синем комбинезоне, посмотрел на нас благосклонно и без малейшего любопытства из-под полей изжеванной шляпы.
Этот человек не любил тратить слов на ветер. Он ткнул пальцем на север.
— S'il vous plait, monsieur,[20]— сказала я.
Потом он ткнул пальцем на юг.
— Merci, monsieur,[21]— сказала я.
И мы с Филиппом полезли на заднее сиденье, присоединившись к другим пассажирам — рыжему колли, поросенку в чем-то вроде зеленого мешка, сплетенного из веревки, и шумной компании кур в деревянной клетке. Большой мешок картошки с шиком путешествовал на переднем сиденье рядом с водителем. Отбиваясь от мокрых поцелуев колли, я неловко проговорила:
— Очень любезно с вашей стороны, мсье...
И в это время «рено» рванулся вперед, сделал опасный поворот на большой скорости, не прибегая к помощи мотора, и покатился вниз по склону с таким скрипом и треском, что я с облегчением поняла, что вести какой бы то ни было разговор совершенно невозможно.
Мы проехали примерно две мили, потом водитель остановился и высадил нас там, где проселочная дорога выходила на шоссе.
Я поблагодарила его, он ответил кивком, потом вместо объяснения ткнул пальцем вниз, показал сначала на небольшой домик рядом с дорогой, потом на свою машину и покатился вниз по узкой тропинке, по-прежнему не включая мотора. Мы не отрывали глаз от машины, которая остановилась не более чем в двух дюймах от сарая. Потом мы пошли дальше, чувствуя большое облегчение оттого, что встретили человека, который явно не слышал о странствующем графе де Вальми и принимал жизнь такой, какая она есть, не вдаваясь в ненужные расспросы. Я подумала, что нам повезло, — наверное, этот человек глухонемой.
Мы шли теперь по открытому со всех сторон склону, где идти было легче. Наша короткая прогулка на машине немного улучшила настроение Филиппа: он шел послушно и не жаловался, но я видела, что он устал. Нам надо было идти еще довольно далеко, и кто знает, что нам предстоит.
Филипп шагал довольно бодро, пока что его занимали только колли и поросенок. Я слушала его рассеянно, не отрывая глаз от пыльной ленты дороги, вьющейся перед нами, и стараясь не упустить ни одного, самого слабого звука. Дорога проходила между высокими склонами холмов, заросшими густым кустарником. Когда мы проходили рядом с кустами, я поймала себя на том, что ищу место, где можно было бы спрятаться.
Полмили, три четверти мили; Филиппу попал в ботинок камешек, и мы остановились, чтобы его вытрясти. После этого мы продолжали путь медленнее. Миля, миля с четвертью; Филипп больше не болтал и стал немного волочить ноги; я со страхом подумала, что он натер себе пузыри на пятках, и еще больше замедлила шаг.
Я уже хотела предложить мальчику сойти с дороги и найти подходящее место, чтобы поесть и отдохнуть, когда вдруг услышала звук приближающегося автомобиля. На этот раз мотор был включен. Машина шла с севера, преодолевая подъем на большой скорости, но шума от нее было не намного больше, чем от старого «рено» с выключенным мотором. Большая, мощная машина... Не могу утверждать, что я сразу узнала шелковистое урчание мотора, но знала, кто ее ведет. Звук этот словно острым когтем царапнул меня по сердцу.
— Машина! — выдохнула я. — Прячься, Филипп!
Я указала рукой на кусты; он метнулся вверх по склону, быстро и мягко, как полевая мышка; я бросилась за ним. Гребень холма густо зарос кустарником — плотной стеной зеленых переплетшихся ветвей высотой в три или четыре фута, в которой кое-где были небольшие, освещенные солнцем бреши, где виднелись пучки свежей весенней травы. Если лечь в траву, с дороги ничего не будет видно. Мы нырнули в кусты и бросились ничком на землю, и как раз в это мгновение «кадиллак» выехал на дорогу на расстоянии примерно трехсот ярдов от нас. Здесь дорога выравнивалась и шла как раз под нами. Машина промчалась в туче пыли, на нас повеяло ветерком. Верх был открыт, и я увидела его лицо. Сердце у меня сжалось.
Золотой полдень был безмолвен, слышалась лишь переливчатая песня жаворонка. Рядом со мной Филипп шепнул:
— Мадемуазель, это был мой кузен Рауль?
— Да.
— Я думал, он в Париже.
— Я тоже.
— А он... он не мог бы нам помочь?
— Не знаю, Филипп.
— Но он... он был такой добрый, когда мы устроили наш полуночный пир! — с наивным удивлением произнес мальчик.
Я смолчала.
— Разве нет, мадемуазель?
— Д-да... да, Филипп, он был добрый.
Наступила пауза. Потом тем же удивленным тоном, который резнул меня по сердцу:
— И мой кузен Рауль? Мой кузен Рауль тоже? Вы ему тоже не доверяете, мадемуазель?
— Да, — ответила я, потом отчаянно прибавила: — Нет!
— А почему...
— Филипп, пожалуйста, не надо. Я не могу... — Отвернувшись от него, я сказала, сделав над собой усилие: — Разве ты не понимаешь, мы никак не можем рисковать. Как бы там ни было, мы должны... мы должны быть абсолютно уверены. — И я закончила довольно неловко: — Разве тебе не понятно?
Если он и нашел странным это необычайно глупое высказывание, то не показал виду. Застенчиво, но совсем как взрослый он коснулся моей руки:
— Мадемуазель...
— Я не плачу, Филипп. Не плачу, честное слово. Не волнуйся. Просто я очень устала и совсем не спала прошлой ночью, и уже давно пора обедать. — Как-то мне удалось улыбнуться, и я вытерла лицо. Он обеспокоенно смотрел на меня. — Прости, малыш. Ты ведешь себя как настоящий герой, а я просто глупая женщина. Ну вот, уже все прошло.
