Женевьева боялась пошевелить головой и посмотреть вверх. Равновесие ее было неустойчивое, а веревка вокруг шеи обвилась крепко, так что любое движение могло опрокинуть стул и привести к медленной мучительной смерти. Однако пленница снова услышала этот звук, едва ли громче легкого шороха: что–то двигалось по балконам над головой.
Только не Питер. Она бы знала, если бы он пришел, почувствовала бы всей душой и не захотела бы умирать. Кто–то другой. Может, привидение одного из бедных детей, а может, дух старой кинозвезды. Нет, любой человек произвел бы больше шума.
Гарри впорхнул в комнату – в одной руке бокал, в котором, несомненно, плескалось виски, и моток желтой веревки в другой – и весело спросил:
– Чем занимались? Бьюсь об заклад, думали о всех карах, которые хотелось бы наслать на меня, будь у вас возможность. Боюсь, шанса не будет, но посодействую вашим фантазиям. Причинять и испытывать боль – один из интимнейших актов в жизни, и сомневаюсь, что у вас имелось много времени исследовать его. Я подумывал было обучить вас, но, в конечном итоге, бедняга Джек Дерьмаши… о, простите, наверно, вы знали его как Такаши… поступил правильно. Не хочу пользоваться объедками Питера Как Его Там.
Ван Дорн взял новый кусок веревки и завязал вокруг ножки стула, на котором сидела Женевьева, а сам отправился к встроенным диванчикам у камина.
– По желанию я мог бы зажечь огонь – стало бы уютненько. Боитесь подхватить простуду? Одели вон жилет под одежду. Думали, я не замечу? Терпеть не могу, когда меня недооценивают. – Ван Дорн заглянул в огромный камин и продолжил: – Хотя нет дров. Мог бы принести какую–нибудь разбитую мебель из столовой, только спичек растопить нет. Да, боюсь, придется вам тут сидеть тихо и мерзнуть, мисс Спенсер. Но обещаю, долго продолжаться это не будет.
Он глотнул виски и совершенно непринужденно откинулся на поеденный мышами диван.
На долю дюйма Женевьева повернула голову – равновесие сохранилось. Она не могла понять, то ли ей почудилась, то ли нет, тень, промелькнувшая по пыльным сосновым полам. Вверх посмотреть нельзя, а Гарри, кажется, был не в курсе, что вокруг не так спокойно, как он считал.
Если это привидение, то Женевьева надеялась, что оно особенно жуткое, чтобы до смерти напугать этого маньяка. Что касается ее, то что бы ни появилось из темноты, вряд ли она испугается. Ведь Гарри был страшнее любого, каким бы оно ни было, потустороннего существа.
Впрочем, привидения совсем не отбрасывают тени. Или это вампиры?
Только она подумала о вампирах, как в следующее мгновение все изменилось. Кто–то вошел в дверь позади нее медленной ленивой походкой. Походкой, присущей только одному Питеру. Женевьева попыталась крикнуть ему, предупредить.
– Как раз вовремя, – радостно оповестил Гарри, дернув за веревку. Стул опрокинулся, веревка натянулась, перекрыв Женевьеве воздух. Последнее, что она увидела – удаляющийся Гарри, а за ним следом Питер... ее же... оставили умирать…
Давление уменьшилось, и стул, к которому она была привязана, встал на место. Веревки ослабли, и Женевьева увидела среди стропил незнакомое лицо какого–то мужчины.
Может, он и впрямь был привидением старой кинозвезды, поскольку легко перемахнул через перила балкона и приземлился на полу, ловкий как кот.
– Тихо, – предупредил незнакомец с легким французским акцентом. – Я друг Питера. Основную веревку я отсек, но другие завязаны помудрее.
Он подобрал что–то с пола и начал резать путы. Должно быть, сбросил с балкона, когда разрезал главную веревку, которая держала заложницу. Что если он пропустил?
Задумываться над этим она не хотела, а хотела добраться до Питера. Где–то у Ван Дорна имелся пистолет – Женевьева видела, хотя Гарри не взял его в главный холл старого особняка. Человек быстро перерезал веревки, но не трогал ленту, залепившую рот, и Женевьева гадала, не предупредил ли его Питер и о том, что она болтушка.
Поэтому пнула его, пытаясь привлечь внимание, но только снова натянула вокруг горла петлю.
– Перестаньте, – предупредил незнакомец. – Вы только хуже делаете. Если вы беспокоитесь за Питера, то он сам может о себе позаботиться.
Наконец он перерезал последние путы и сдернул ленту со рта.
– У него оружие, – попыталась сказать Женевьева, но горло перехватило, и она лишь с трудом умудрилась выдать сдавленный сип. Потом попыталась встать на ноги, пойти за Питером, но его друг схватил ее и дернул назад.
– Оставьте их в покое. Вы только станете путаться под ногами.
Ручки или ключей, чтобы воткнуть ему в глаз, у нее не было, а ударить его по горлу и убить ей не хотелось, раз уж он фактически спас ей жизнь. Но в запасе у Женевьевы имелся еще один усвоенный урок.
Она сделала выпад в сторону его лица, а когда мужчина немедленно отразил удар, то достигла истинную цель, используя размах, о котором Питер говорил, что тот не сработает, – и мужчина очутился на полу, прежде чем понял, что случилось.
Ван Дорн с Питером пошли через пустую столовую, и Женевьева помчалась за ними. Оттуда было два выхода – в кухню и на террасу, и она догадалась, какой выберет Гарри из склонности к мелодраматичности. Она открыла дверь на террасу в неудачный момент – Питер отвлекся на секунду от Гарри, и тот воспользовался этим моментом, чтобы разрядить пистолет в ненавистного врага. И Питер упал на доски и остался лежать, скрючившись в луже крови.
– Нет! – закричала Женевьева, бросившись к нему и упав рядом на колени.
– Как трогательно, – заметил Гарри, усаживаясь на перила и все еще со стаканом виски в руке. – И удобно. Мы застыли на мертвой точке, а тут вы отвлекли его.
Питер пока дышал, но повсюду была кровь, и Женевьева, всхлипывая, припала лицом к его груди. Едва слышался слабый шепот, исходивший из его побелевших недвижимых губ.
– Пистолет, – прошептал он. – Возьми его.
Она нащупала оружие, пока обливала слезами Питера – нечто твердое и металлическое как раз под ремнем. И не осмелилась замешкаться – потянулась за спину и залезла рукой в брюки.
– Что, щупаете умирающего, адвокат? Удивили же вы меня, – захихикал Гарри. Улыбка не поблекла, когда она вытащила пистолет. – Увы, я потратил все пули на вашего мертвого дружка. Для вас не осталось. Ну да бог с ними – вы меня не застрелите. Уж слишком порядочная, чтобы стрелять в безоружного, и неважно, насколько он заслужил пулю.
– Может, и не выстрелю, – просипела с трудом Женевьева. – Но Питер пришел не один.
– Что, горло болит? – с мнимой заботой осведомился маньяк. – Ой, простите. Боюсь, не вполне расслышал, что вы там прохрипели. Пытаетесь заверить меня, что здесь еще кто–то есть и может подкрасться ко мне и закончить мои грешные дни? Я вам не верю. Поражен, что вы смогли освободиться, но я, должно быть, не в форме, да и вы уже доказали, что надоедливо изобретательны. Позади меня лишь горный склон – я бы в момент увидел, посмей кто приблизиться.
