Наконец миссис Каплан отстранилась и вытерла глаза платком. Потом она печально улыбнулась Эбби и сказала:
— Ирония судьбы. Мы хотели еврейского ребенка, но сейчас, слава богу, выяснилось, что это не так. Поэтому ребенку ничто не грозит… Вам с ней нужно многое наверстать, — добавила она.
Эбби посмотрела на Розу с ужасом. Она не думала, что все произойдет именно так.
— Я должна уехать, — сказала она.
— Надолго? — с тревогой спросила Офелия.
— Может быть, очень надолго. Я не собиралась врываться в твою жизнь. Но твоя беременность… Ты должна была знать, что твой ребенок в безопасности… — Слова застревали у нее в горле. — Но я должна уехать. Сегодня же. Возможно, мы больше никогда не увидимся. — Она не могла рассказать только что найденной дочери о своих дальнейших планах.
Видя, что все молчат и пауза затягивается, Дэвид встал и сказал:
— Думаю, нам нужно сделать передышку и переварить эту историю.
Все с облегчением согласились.
— Мы изо всех сил старались сделать Офелию нашей, — сказала Эбби миссис Каплан, когда они шли к дверям. — Даже изменили ее день рождения. Ну разве не глупо?
— Прошу прощения… Что?
Миссис Каплан полезла в сумочку и достала свидетельство о рождении, которое ей отдали вместе с девочкой.
— Мы решили считать днем рождения Офелии день, когда ее привезли к нам. Но посмотрите сюда… — Она протянула выцветшее свидетельство Эбби. — На самом деле она на три дня старше.
У Эбби округлились глаза. Документ был точно таким же, как у Коко и Сисси, родившихся 17 мая в окрестностях Амарилло. Но тут было написано: «Дата рождения — 14 мая, место рождения — Бостон, штат Массачусетс».
Офелия не была ее дочерью.
* * *
Через час она проводила всех четверых в Лос-Анджелес. Хотя Эбби предлагала им воспользоваться всеми услугами курорта, но Офелии хотелось вернуться домой вместе с родными. К мысли о том, что тебя удочерили, еще предстояло привыкнуть. В конце концов, Капланы были евреями. Даже если им солгали о происхождении ребенка и ее родная мать — не еврейка, это ничего не значит.
— Может быть, во мне и нет еврейской крови, но я остаюсь еврейкой по духу.
Офелия испытала сильный эмоциональный шок: сначала выяснила, что она случайно забеременела, а потом узнала, что ее удочерили. Это было уже чересчур. Нужно было оставить эмоции в стороне и разобраться во всем до конца. И тут впервые сказал свое слово Дэвид. Раньше он делал тонкие умозаключения, но в конце концов говорил: «Поступай так, как считаешь нужным». Теперь же он сказал:
— Нет. Не оставляй эмоции в стороне. Живи с ними. Хоть раз в жизни перестань быть ученым и стань нормальным человеком, у которого есть чувства.
Милый Дэвид. Как же она его любила!
— Я была предвзятой и высокомерной. Как ты мог это выдержать?
Он улыбнулся.
— Немного есть. Но ты еще и умная, смелая и принципиальная. И не веришь глупостям, в которые верит большинство.
Она получила и еще один урок. Однажды Офелия пикетировала клинику, где делали аборты, и кто-то сказал ей: «Посмотрим, что ты запоешь, когда окажешься на моем месте». Теперь Офелия действительно оказалась на месте той женщины и впервые в жизни кое-что поняла. У каждой обратившейся в клинику была своя история; никто не знал, через что они прошли и что привело их к этой роковой двери. Постороннему этого не понять. Каждый, кто осуждает таких женщин, становится между ними и Богом.
Воспоминание о словах деда тоже объясняло многое. Офелия не желала подвергаться генетическому анализу. Все спрашивали ее, почему, но она сама не могла объяснить этого. Дэвид считал причиной то, что она не хотела признать себя ущербной. Она должна была быть совершенством во всем. Но теперь Офелия поняла, что в глубине души испытывала страх перед словами деда «она не наша» и подсознательно была уверена, что генетический тест подтвердит это. Видимо, страстная любовь Офелии к изучению обитателей пещер тоже произрастала из того, что дед отвергал ее. Конечно, в то время его слова не могли оказать прямого влияния на пятилетнего ребенка, но семена были посеяны. В подсознании девочки утвердилось, что у нее нет истории. И она начала изучать людей без истории, потому что сама была такой же и стремилась найти место среди них.
Офелия попрощалась с Эбби, пообещала вернуться и пожелала ей найти свою дочь. Эбби и Ванесса долго смотрели вслед самолету. Эбби мысленно пожелала счастья Офелии и Дэвиду, а затем Ванесса спросила:
— И что теперь? Ты уезжаешь из «Рощи»?
Эбби молча покачала головой. Она не могла уехать. Разочарование от того, что никто из трех женщин не оказался ее дочерью, было очень горьким. Но она не собиралась сдаваться. Ее дочь все еще где-то живет, и Эбби обязательно найдет ее.
— Не понимаю, — сказала она, когда гул моторов затих. — Неужели частный сыщик что-то пропустил? — Эбби вспомнила, что именно этот человек говорил о пьянице Спенсере Будро, жившем от бутылки до бутылки. Может быть, его память за эти годы ослабела. А как же быть с семидесятилетней медсестрой, которая призналась, что развозила множество детей по разным штатам? И тут кое-что пришло ей в голову.
— Ванесса, ты уверена, что мой ребенок был девочкой? Ты это сама видела?
Ванесса, разочарованная не меньше подруги, повернулась к Эбби и сказала:
— До того я никогда не принимала роды. Было много крови. Мне стало плохо. Пришлось сесть. Я не видела, как родился ребенок. Начальница тюрьмы сама вымыла его, завернула в одеяло и сунула мне. Нет, сама я не видела, но могу поклясться, что тюремщица называла ребенка «она». — Ванесса потерла затылок. Она провела ночь с Зебом и почти не спала. — А впрочем… Нет, поклясться не могу. Эбби, это мог быть мальчик.
Эбби знала только одно: она не собирается тратить еще тридцать три года на поиски сына. Будро и других людей больше не было на свете, но она знала, что есть один человек, у которого имеется ответ.
Частный сыщик предупреждал, что это очень опасный тип, заставлявший людей исчезать. Но у Эбби не было выбора. Все ниточки, которые разматывал сыщик: Будро, медсестра, начальница тюрьмы и многие другие — были оборваны. Оставался только один человек, который был связан с подпольными торговцами детьми, похитившими ее ребенка.
Гангстер по имени Майкл Фоллон.
— Мистер Фоллон, — сказал ландшафтный архитектор, — то, что вы предлагаете, невозможно. Это пустыня, и мы…
— Плевал я на вашу пустыню, — ответил Майкл. Они ехали на заднем сиденье его длинного лимузина, разложив между собой чертежи. — Если вы не можете с этим справиться, я найду кого-нибудь другого.
