– Верно. Я с вами откровенен и честен. Вы сказали, что для вас это важно. Значит, важно и для меня. Лишь настоящие друзья могут говорить друг другу правду.
– Понимаю, – тихо сказала она. – Вы только не жалейте меня, Джо.
– Было бы нечестно с моей стороны не предупредить, что такие моменты, наверное, будут повторяться и я ничего не смогу с собой поделать. Чувства диктует ситуация, а ситуация у нас не очень-то веселая. – Он улыбнулся. – Но вообще-то я сухарь, так что на глубокое сочувствие вам лучше не рассчитывать.
– Это вы-то сухарь? – Ева посмотрела на него с прищуром. – Вот уж не сказала бы. Хотя… мы ведь едва знакомы. Я знаю только, что вы добры ко мне.
– Добавьте к этому то, что вытянули из моих коллег в Квантико. Вот поведаю за обедом историю моей буйной жизни, а там уж судите сами.
Она улыбнулась.
– С удовольствием послушаю. Нам обоим было бы неплохо отвлечься немного от моих проблем. Так у вас буйное прошлое? Пообещайте, что не станете скрытничать.
Джо кивнул.
– Распишу во всех деталях.
С прошлым у него проблем не было.
Другое дело с настоящим.
Не торопись. Шаг за шагом. Защити ее. Помоги ей. Пусть она видит в тебе только то, что хочет видеть.
Черт, как же это трудно.
– Мне здесь нравится. – Ева смотрела из окна на реку Чаттахучи, лениво катившую свои воды в считаных ярдах от ресторана. – Здесь так покойно.
– Мне его порекомендовал Слиндак. – Джо вернул меню официанту в белой куртке. – А вы разве никогда здесь не бывали? Заведение вроде бы популярное, а вы ведь местная.
– Я о нем слышала. – Ева повернулась к нему. – Но ресторан этот недешевый, а я всего лишь мать-одиночка. Для меня праздник – поход в «Макдоналдс».
– Тогда вам стоит заказать что-нибудь еще, кроме салата и сэндвича. Неудивительно, что вы такая худенькая.
– Я не голодна. – Она снова посмотрела в окно. – Здесь у нас так много рек и протоков. После того как Бонни пропала, я часто думала, что она могла пойти куда-то на берег, поскользнуться и… Да что там, случиться ведь могло что угодно. Пока нет ребенка, мы и не представляем, в каком мире живем, сколько в нем опасностей. – Подошедший к столику официант поставил перед ними тарелки с салатом. – Сама я в детстве – да и потом – никогда ничего не боялась и даже не думала, что со мной может что-то случиться. Как все дети, думала, что буду жить вечно. Потом появилась Бонни, и я узнала, что укол булавкой грозит заражением крови, что крошечный микроб способен вызвать пневмонию. Столько причин, чтобы бояться…
– Перестаньте смотреть на салат – ешьте, – перебил ее Джо, берясь за вилку. – И мне как-то не верится, что вы из тех матерей, которых называют наседками. Думаю, вы позволяли Бонни жить в свое удовольствие.
Она улыбнулась и кивнула.
– Это было легко. Бонни жила и радовалась жизни. – Улыбка на ее лице поблекла. – Я говорю о ней в прошедшем времени. Не должна, но постоянно попадаю в эту ловушку.
Уведи ее от этой темы.
– Вам было шестнадцать, когда она родилась?
– Да. – Ева взяла вилку и пододвинула к себе тарелку. – Вы все это знаете из полицейских отчетов. Бонни – незаконнорожденная, но я старалась делать так, чтобы она не переживала от того, что у нее нет отца.
– Нисколько не сомневаюсь. Но ведь вам самой наверняка недоставало эмоциональной поддержки.
– Почему же? У меня была Бонни, и никто больше мне был не нужен. – Она пожала плечами. – Не надо думать обо мне как о некоей бедняжке с разбитым сердцем. С отцом Бонни меня не связывало ничего, кроме секса. Я совершила ошибку. То, что между нами случилось, было вспышкой. Есть и уже нет – короткий миг. Но у меня появилась дочь, и только это имело значение. – Ее лицо вдруг осветила лучезарная улыбка. – Жалеть надо не меня, а тех, у кого нет и не было такого ребенка, как Бонни.
– Понимаю. – Джо как зачарованный наблюдал за сменой выражений на ее лице. В какие-то моменты за пролетающими, как облачка, эмоциями мелькала та Ева, какой она была до страшного потрясения, до того ужаса, который омрачил всю ее жизнь. – Удивительно только, что это случилось, когда вы были такой юной.
– Сама удивляюсь. Уверяю вас, я не была готова стать матерью. Все, чего я хотела, это выбраться из трущоб и построить для себя приличную жизнь.
– Но вы решили оставить ребенка.
– Она была моей, – просто ответила Ева. – Я не могла от нее отказаться. Вы бы поняли, если бы у вас был ребенок. – Она помолчала. – Или у вас есть дети?
Джо усмехнулся.
– Неужели не знаете? Должно быть, Рик Дональд кое-что упустил.
– Он сказал, что вы не женаты, но это ведь не значит, что у вас нет детей. – Ева расправилась с салатом и отложила вилку. – Там, где я жила, матерей-одиночек было столько, что и не сосчитать. В том, что касается детей, мужчины не обременяют себя большой ответственностью.
– Я бы о своих позаботился. – Джо чуть заметно улыбнулся. – Но детей у меня и вправду нет. Был слишком занят, чтобы брать на себя такого рода обязательство. А для меня это было бы обязательством. Я знаю, каково чувствовать себя сиротой.
– Ваши родители умерли? Сколько вам было тогда?
– Я уже служил. Они погибли, катаясь на яхте. Именно так, как им и хотелось бы.
– И вы почувствовали себя сиротой? Звучит немного странно, вам не кажется? Мне вас даже жаль. Не знаю почему. У вас ведь денег как у Богатенького Ричи.
– Богатенький Ричи? Это какой-то комедийный персонаж, да? Нет, слава богу, я совсем на него не похож.
– Бонни обожала комиксы. Ей так нравились все те игрушки и гаджеты, что были у Ричи.
– Странно, что вы поощряли столь откровенный материализм.
– А что тут странного? Мир комиксов веселый и забавный. Бонни вовсе не хотела иметь эти игрушки. Ей нравилось узнавать про них. Некоторые настолько необычные, что даже у вас их, наверное, не было. Или были?
– Время от времени родители дарили мне что-то, как вы сказали бы, необычное. Этими вещицами они как бы компенсировали то время, что не могли уделить мне. Или награждали за примерное поведение, когда меня не выбрасывали из очередной школы. – Джо состроил гримасу. – Такое случалось нечасто.
– Так вы не были пай-мальчиком?
– Я был тем еще хулиганом. Родители замечали меня только тогда, когда я путался у них под ногами. Это у меня обычно неплохо получалось. Я был упрямый, своевольный, безответственный и всегда лез драться за то, чего мне хотелось. В их упорядоченную жизнь такое поведение вписывалось плохо. Мой отец был брокером, мать не работала вообще и исполняла при отце роль хозяйки дома, компаньонки и любовницы. Требовалось от нее одно: хорошо выглядеть. Спокойная, приятная жизнь. Вечеринки, приемы, поездки в Хэмптон, прогулки на отцовской яхте. Ничего другого они не хотели, так что я им только мешал. – Он пожал плечами. – По большей части я держался от них подальше, и такое положение дел всех устраивало.
– Понимаю. Бедненький мальчик.
Джо усмехнулся.
– Смеетесь?
– Да. – Их взгляды встретились. – Вы смогли пережить то, что вас задевало, и теперь сами над этим посмеиваетесь, разве нет? Мне жаль мальчика, который чувствовал себя ненужным, но в самой истории для меня ничего нового нет. Я знаю десятки похожих, только звучат они мрачнее, потому что в них нет успокоительного звона монет. Извините, если я не слишком растрогалась.
– По крайней мере, вы откровенны.
Она кивнула.
– Думаю, вы и тогда были крепким орешком. В этом отношении мы схожи. Мы оба научились смотреть вперед, а не назад.
– Получается, мое буйное прошлое совсем вас не впечатлило?
– Нет. Обычное детство. – Ева нахмурилась. – Но если вас так часто выставляли из школы, как же вы попали в Гарвард?
– Может, словчил? – Джо покачал головой. – Нет. Просто я чертовски сообразительный. Мне все легко дается. Других это огорчает. Родители утверждали, что мне ни за что не поступить в Гарвард. Я поставил перед собой цель и поступил. Мало того, я его даже окончил.
– С отличием?
– Разумеется. Любой другой вариант меня бы разочаровал. – Он подождал, пока официант уберет одни тарелки и поставит другие – для сэндвича. – Родители хотели, чтобы я занялся политикой. Им представлялось, что сенатор был бы хорошим дополнением к их избранному кругу. Я побывал в Конгрессе, посмотрел и пришел к выводу, что если попаду туда, то к тридцати превращусь в зомби. Так что вместо Конгресса я пошел в спецназ.
– Насколько я знаю, там в зомби превратиться не дадут.
– Точно. Таким живым я больше нигде себя не чувствовал. Из меня сделали образцового солдата, полностью снаряженного для войны. Можно сказать, нашел свое место в жизни.
– Тогда почему ушли?
– Уж больно мне там нравилось. И, видимо, слишком хорошо у меня получалось. Поначалу я считал себя патриотом, и все было в порядке. Но в таком деле человек рано или поздно подходит к некоему рубежу, разделяющему войну за что-то и войну ради забавы, ради адреналина. Если не остановишься, если пересечешь линию, станешь тем, против чего сражался. Я балансировал на самом краю. Знал, что могу остаться и дать себе полную волю, выпустить весь пар, что есть во мне, и ни перед кем не отчитываться. Признаюсь, решение далось нелегко.
