Ренни даже нечем обтереть Лоре лицо, любая тряпка кишит микробами, да и руки не чище. Животные всегда зализывают раны, человек, порезав палец, сует его в рот; бабушка всегда объясняла маленькой Ренни, что в слюне содержатся стерильные вещества и если под рукой нет воды, то лучше всего воспользоваться языком. Но это выше сил Ренни. Она уговаривает себя, что Лора нуждается в ее помощи, что это единственный выход, что это не безымянное, безликое кровавое месиво, а Лора, но ей так и не удается пересилить себя.
Ренни держит в ладонях левую руку Лоры, она совсем как неживая, ни одна жилочка не бьется под пальцами, но Ренни изо всех сил крепко стискивает ее, она представляет, что в воздухе есть невидимая дыра и Лора находится по ту сторону, а ее, Ренни, задача, перетянуть Лору на эту сторону, Ренни скрежещет зубами, в ушах гулко отдается этот скрежет, вырывается стон, это ее собственный стон, ей предстоит справиться с труднейшей задачей, когда-либо встававшей перед ней.
Она продолжает держать Лору за руку, неживую, стараясь передать ей свою энергию. У нее обязательно должно получиться, надо только как следует постараться, и тогда все получится, и Лора вернется к жизни.
— Лора, — тихонько зовет Ренни. Имя срывается с губ и вселяется в тело, что-то дрогнуло, какое-то почти неуловимое движение, или ей только показалось?
— О, Боже, — выдыхает Лора.
Неужели? Ренни не решается приложить ухо к груди. Вдруг она не услышит биения сердца.
Потом Боинг-707 поднимется в воздух. Ренни сидит в полупустом салоне, в это время года все стремятся на юг, в тепло. А Ренни летит в холодную зиму. В семь вечера она будет в аэропорту, конечный пункт, маршрут завершен, пора выходить. Но с окончанием полета не заканчивается жизнь. Можно пересесть на другой самолет и отправиться куда-нибудь в поисках новых приключений.
В ее городе все будет засыпано снегом, она поймает такси, за окном промелькнут застывшие голые стволы деревьев, бетонные дома, похожие на коробки из-под обуви. Ренни заплатит по счетчику, поднимется по лестнице, откроет входную дверь и шагнет в неизвестность. Она не знает, что ждет ее за этой дверью. Слово «неизвестность» может означать все, что угодно…
Она пьет имбирное пиво и листает журнал с жизнерадостным названием «Leisure»[10] — такие всегда предлагают в полете, чтобы пассажиры могли скоротать время. В самом верху обложки нарисовано апельсиново-рыжее смеющееся, подмигивающее солнце. Страницы пестрят фотографиями пляжей, неправдоподобно синего моря, бодрые отдыхающие демонстрируют всевозможные оттенки загара: черные, белые, коричневатые, шоколадные, бронзовые, кто-то разносит напитки, кто-то дожидается своей очереди, кто-то уже все получил и теперь наслаждается, как эта блондинка в саронге…
Вкус пива за время ее отсутствия не изменился, в кубиках льда как им и полагается, застыли пузырьки воздуха. Ренни машинально отмечает эти мелочи. Ничего не изменилось, только изменился ее собственный взгляд на мир. Все осталось по-прежнему. Все стало по-другому. Она чувствует себя как путешественник, побывавший в будущем и вернувшийся обратно, ей никогда не стать прежней Ренни. Она изменилась, ей кажется, что исказилось все вокруг. Окружавший ее мир остался в другом времени.
Рядом с ней еще один пассажир. Он пересаживается на свободное место поближе к Ренни, говорит, что хочет напоследок взглянуть в окно, бросить, как говорится, прощальный взгляд. Не возражает ли она? Нет, не возражает. У него достаточно заурядная внешность, костюм, каких множество продается повсюду, он пьет виски с содовой, наверняка занимается коммерцией и прибыл сюда по делам.
Он интересуется, как долго она пробыла на острове, она отвечает, что три недели. Он замечает, что она не слишком-то загорела, она отвечает, что не любительница жариться на солнце. Она в свою очередь задает вопросы о его деятельности. Оказывается он представитель какой-то фирмы, производящей компьютеры. Остается лишь гадать, так ли это. Нельзя быть никогда заранее уверенным, что тебе говорят правду. Это Ренни усвоила твердо.
— Вы из отпуска?
Ренни хочет ответить, что она была здесь в качестве туристки, но передумывает. Нет, по работе. У нее нет ни малейшего намерения изливать душу, все равно никто ей не поверит. В ней появилась скрытность, замкнутость. Она не была такой, она такой стала. Репортер. Ей предстоит написать очерк. Впервые в жизни она не представляет, как его озаглавить.
Он интересуется, не секретарша ли она. Нет, она пишет путевые заметки. Обычная в таких случаях реакция не замедливает проявиться: удивление пополам с уважением. Ее внешность часто вводит в заблуждение. Она говорит, что была на Святой Агате. А, это там, где произошла заварушка? Он тоже там бывал. Там нет даже мало-мальски приличного корта. Ренни соглашается. Корта там действительно нет.
Часто ли она путешествует одна; да часто, этого требует ее работа. Он приглашает ее вместе пообедать, она медлит с ответом. Можно, конечно, сказать, что в аэропорту ее встречает муж, или что она лесбиянка, или, что она умирает. Или можно сказать правду. Она извиняющимся тоном объясняет, что у нее совсем нет времени, что у нее горит срок сдачи материала в номер, ее ждет аврал, это ставит точку в их несостоявшихся отношениях. Он несколько уязвлен отказом, старается скрыть смущение. Пересев на свое место, он открывает свой кейс, набитый бумагами, и углубляется в их изучение.
Она выглядывает в иллюминатор, яркий свет, прозрачный воздух, под ними море, острова, Ренни не знает их названий. Тень от самолета отражается на морской глади, на земле, как мираж. Все так прозаично, обыденно, но она вдруг пугается. Почему они держатся в воздухе и не падают, какая сила их держит? Слова противоречат друг другу; огромная железная штуковина со свистом рассекает пространство; такого не может быть. Но она запрещает себе эти мысли; если так думать, то непременно упадешь и разобьешься, ТЫ МОЖЕШЬ ЛЕТАТЬ, убеждает она сама себя.
В салоне свежо. Кондиционеры работают на полную мощность. Кажется, что колючий ветер врывается через крохотные отверстия в корабле. Ренни замерзла. Она зябко обхватывает себя за плечи, большим пальцем правой руки дотрагивается до того места, где под платьем скрыт шрам. От прикосновения словно от толчка пробуждаются запрещенные воспоминания. Неслышный голос начинает отсчет отпущенного времени. В какой-то момент время остановится на нулевой отметке. Сказки о вечности не более, чем сказки. Слова благодарности излишни. Ей осталось мало времени. Но и другие не вечны.
От судьбы не убежишь. Однажды она перехитрила судьбу. И получила отсрочку. Ей столько раз говорили, что она везучая, что она внезапно сама уверовала в свое везение. Ее Величество Удача не оставит ее.
