от внезапно нахлынувших собственных чувств, я дернулась и попыталась освободиться. Я ждала этих объятий долгие годы, я мечтала о них каждую ночь в детстве, когда Соболев игнорировал мое существование, я нуждалась в них сегодня вечером, когда, зареванная, увидела его в том маленьком кабинете, но сейчас они казались мне чужими и лишними.
– Прости, я не могу. – Высвободившись из его рук, я отскочила в сторону.
– Я понимаю, – ответил Горский, не зная, куда деть свои руки.
– Ни черта ты не понимаешь! – почти закричала на него. Этот его глупый порыв освободил моих личных демонов.– Ты бросил меня! Ты бросил маму! Я для тебя всего лишь слабое звено в выстроенной тобой империи. Где ты был, когда мне нужны были твои объятия, твои мудрые слова, твоя поддержка?! Тебя ни дня не было в моей жизни! А сейчас ты хочешь, чтобы я тебя обняла и сказала: «Папочка, как я рада, что ты меня признал!»?
Горский молча глотал каждое мое слово, при этом он продолжал смотреть на меня своим пронизывающим взглядом, опустив руки.
– Ты же ничего не знаешь, девочка моя. Давай просто поговорим, а потом спокойно сделаешь выводы, – попросил отец.
– Тебе не кажется, что с разговорами ты припозднился лет так на восемнадцать? – Мне хотелось сделать ему больно, так же, как больно было мне все эти годы без него. Вот только каждое едкое слово, брошенное в лицо Горскому, отзывалось во мне, принося за собой еще больше горести и страданий.
– Никогда не поздно сказать человеку, что любишь его. Никогда не поздно попросить прощения. Никогда не поздно простить. – Горский смотрел на меня в упор, гипнотизируя своим взглядом.
Медленно, выверяя каждое движение, он снова приблизился ко мне и, положив руки на плечи, добавил:
– Ты имеешь полное право меня ненавидеть, вот только раз ты пришла ко мне сама, больше я тебя не потеряю!
А я не нашлась, что сказать. Моя злость и обида рвались наружу, и я колотила Горского кулаками по его стальной груди. Слезы ручьями смывали остатки воспоминаний о жизни без него. Сердце предательски билось и жаждало любви родного человека. Пусть такого, как Горский, пусть с опозданием в пару десятков лет, но я так устала быть одной и никому не нужной и так сильно всегда хотела рядом любящего отца, что позволила себе обмануться в сотый раз и дать Горскому шанс.
Устав бить его по груди, я сама бросилась ему на шею и в слезах, еле слышно прошептала заветное слово, которое так сильно когда-то хотел услышать от меня Соболев:
– Папа.
– Прости меня, моя девочка! Прости! – Отец крепко сжимал меня в своих объятиях и хрипло шептал в мою макушку: – Я так сильно люблю тебя! Всегда любил! Всегда! Ни дня не проходило, чтобы я не думал о тебе. Эта любовь внутри меня, она сильнее меня! И если бы ты только знала, как больно, как невыносимо больно было изо дня в день доказывать тебе обратное! Душа разрывалась в клочья, сердце было разбито вдребезги, но ни одна живая душа не должна была знать, кто ты для меня!
– Почему ты отказался от меня? Почему не забрал у Соболева? – Я хотела знать, я имела право всё знать.
– А при чем тут Соболев? Я от тебя не отказывался, никогда! Слышишь меня. – Он слегка отстранился и заглянул мне в глаза, затем начал водить руками по моим плечам, боясь, что я снова вырвусь из его объятий.– Вот только лишить Катю дочери я не мог. По моей вине она долгие годы поднимала тебя одна, связала жизнь с Максимом, натерпелась от Федора. Если бы, освободившись, я забрал у нее тебя, это сломало бы ее окончательно.
– Если ты так ее любил, то почему не забрал нас вместе? – Мне не нужны были слова, я смотрела в глаза отца и все видела. Дикая боль, отчаяние и глубокая тоска. Он все еще любил маму, но отказался и от нее.
– Иногда бывает слишком поздно, дочка! Вот и я опоздал: она выбрала Максима.
– Ничего подобного! – Я почти сорвалась на крик.– Это неправда! Ты сам велел исчезнуть из твоей жизни и маме, и мне. Такое условие ты поставил Соболеву, чтобы защитить меня от Федора!
– Бред! Ты несешь бред, Ксюша! О чем ты вообще? – Горский убрал от меня руки и схватился ими за свою голову. Он отошел от меня, потом резко вернулся, глядя на меня, и снова сделал шаг в сторону. – Все было не так! Не так! Я поставил перед Соболевым условие, да! Но другое!
– Какое? – дрожащим голосом спросила отца. Неужели Гена вновь меня обманул?
– Когда Соболев пришел за помощью, не помочь я не мог. Если до его бизнеса мне дела не было, то оставить тебя и Катю в опасности было выше моих сил. Да, я выдвинул условие. Но я прекрасно знал, что, даже если Соболев не согласится, я все равно вас не брошу в беде.– Горский положил руки на стойку и опустил голову.– Но Максим согласился.
– Какое было условие?– повторила свой вопрос отцу.
– Я просил, чтобы он отпустил Катю. Аннулировал их соглашение. Дал ей право самой выбирать, с кем жить и кого любить,– тихо, с болью в голосе ответил Горский.– Мы дали Кате месяц на раздумья, по итогам которого она должна была выбрать. И она выбрала не меня. Она уехала с ним! А я просто не стал мешать ее счастью.
– Ты ничего не знаешь, верно? – В голове все встало на свои места. Вот почему Соболев скрывал болезнь мамы, вот почему за эти четыре года он ни разу не привез ее домой, вот почему меня пытались убедить, что Горский – исчадие ада для меня и мамы! Соболев просто боялся! А мама была не в состоянии принимать решения!
– Не знаю чего? – Тихий голос отца в одну секунду обрел металлические ноты.
– С мамой произошёл несчастный случай, четыре года назад, почти сразу, как меня отправили в Лондон. – Я взглянула на отца и поняла, что ввела его в заблуждение своими словами.– Нет, нет, она жива! Жива! Но она привязана к инвалидному креслу и практически не говорит.
Возможно, мне показалось, но за это мгновение отец постарел лет на десять. Его глаза ввалились и потеряли блеск, волосы приобрели сероватый оттенок, плечи опустились, а сам он весь сжался от невыносимой боли. Он не знал! Все эти годы он считал, что мама выбрала другого, что предала его. Мне было страшно
