Там его и обнаружил господин Касатонов, выглядевший, не в пример другу и шефу, сердитым и озабоченным.
— Ну что, — сказал Мишка, падая в кресло, — вроде все дела утряс, все проблемы перетер.
— Обсудил, — лениво, без энтузиазма, сказал Андрей.
— И не обломно тебе все время меня исправлять? — обозлился Миха. — Макаренко, блин. У меня разговор есть. Что ты будешь с Маришкой делать, Макаренко?
Андрей понял, что никто ему не позволит погрузиться в роскошную негу воспоминаний, и сел на диване, обхватив руками голову.
— Она тебя что, наняла адвокатом? Который раз ты твердишь одно и то же. Не знаю я, что буду делать. Расставаться буду. Нет у нас общего будущего, и никогда не было. И я ей, между прочим, ничего не обещал.
— Ты что теперь, как собачонку приблудную, ее выставишь?
— Я же ее не с улицы подбирал, — отрезал Андрей. — Наверное, она где-то жила. Или ты думаешь, что ее, как Снегурочку, за пару часиков слепили?
— Ой ли? — Мишка вскочил с кресла и заходил по комнате. — Жила? Ты что, не знаешь, каково ей дома приходилось?
— Ну, куплю ей квартиру, — равнодушно пожал плечами Трояновский. — Наверное. Денег дам, а там пусть на работу устраивается.
— А что она умеет делать? Куда ты ее устроишь?
Спокойный и выдержанный обычно Андрей наконец взорвался. После тишины, нежности, покоя и абсолютного умиротворения, которые принесло пробуждение в объятиях любимой и необыкновенной женщины, претензии старого друга и бывшей любовницы казались ему не только чрезмерными, но и просто утомительными. Он чувствовал себя так, будто стая изголодавшихся комаров слетелась на него, звеня от радостного возбуждения, что нашлось, чью кровь попить. И хотелось отмахнуться от них, назойливых, требовательных, жадных, и сбежать к Тото — туда, где никто ничего не требует, а только дарит счастье с царской щедростью и простотой.
— А почему ее должен устраивать именно я?! — повысил он голос настолько, что Касатонов отшатнулся. — Я не понимаю, а как живут остальные. Ну те, которые еще не успели сесть ни на чью шею. Или я по жизни буду решать проблемы бедной девочки, потому что она слабая и беззащитная? Или потому что я ее время от времени…
Обычно во время таких споров Мишка отступал, стараясь не сцепиться с другом и не рассориться с ним. Способный ввязаться в серьезную склоку вплоть до драки с любым другим человеком, он настолько ценил дружбу с Андреем и, чего греха таить, финансовые выгоды, из этой дружбы проистекающие, что умудрялся вовремя остановиться. Но тут он уперся, набычился и сдаваться не собирался.
— Ты брал на себя какие-то обязательства, — напомнил он, стараясь не сорваться на крик.
— Слушай, — удивился Трояновский, — ты прямо как патер католический. Откуда вдруг этот избыток сострадания? У тебя с ней что-то было? Так прямо и скажи.
— При чем тут это? — растерялся Касатонов. — Было, не было… не было ничего. Такое скажешь! Просто девка ко мне бегает плакать в жилетку, так уже жилетки сушить не успеваю. И все просит, чтобы я тебя вразумил, поговорил о ваших отношениях. — И он описал руками замысловатую фигуру в воздухе, пытаясь проиллюстрировать эти самые отношения. — А я что? Я к ней привык уже — все не чужой человек: три года изо дня в день встречаться. Да и неплохая она девчонка. Добрая, не такая чтоб слишком жадная. Хорошенькая, посмотреть приятно. Простая. А эта твоя меня пугает.
— Чем? Ты же ее и не знаешь совсем.
— А мне и не надо! — крикнул Мишка. — Мне достаточно, что я тебя с детства знаю и уже не узнаю. Будто тебе мозги полностью подменили и прополоскали. Ходишь, сам с собой хихикаешь. Еще чертиков считать начни. — Он повертел в пальцах карандаш, вгляделся в него, будто не узнавая, что это за предмет и для чего он предназначен; хмыкнул; засунул карандаш в нагрудный карман. — Понимаешь, она какая-то вся слишком. Слишком необычная, слишком умная, слишком независимая, слишком красивая — не чета Маришке, с которой все ясно: ушки там, ручки, ножки, носик, пока она молодая. Твоя — королева, не удивляйся, я же не слепой. Я понимаю, как ею можно восхищаться издали, но вот как с такой жить?
Андрей глядел на него, не узнавая. Привычный ему Михаил Касатонов не был способен на такие философские обобщения и психологические экзерсисы.
— Странный ты, Миха! Ты бы радовался, что я счастлив. А ты все нудишь, как ревматизм к дождю. Правда, в одном ты абсолютно прав — я Маринке если и не обязан, то по крайней мере должен. Все-таки не щенка покупал. Идти ей и впрямь некуда. А главное, я не хочу, чтобы потом обо мне кто-то плохо говорил. Я чистым хочу быть. Чтобы новая жизнь была настоящей, без всяких яких. — Он откинулся на спинку дивана и залился счастливым смехом. — Миха! Миха! Мерзавец ты мой! Ты же ничего не понимаешь!
— Слишком много я понимаю, — пробурчал друг. — И это отравляет существование. Особенно как гедонисту[7].
* * *
Примчавшись к бабушке около полудня, Татьяна маленьким смерчем пронеслась по квартире, чмокнула Ниту и принялась разгружать пакеты на кухне.
— Ты припозднилась, — сказала Антонина Владимировна, но не обвиняюще, а вопросительно.
— Куча событий, а тут пришлось еще лишний крюк дать.
Нита помрачнела:
— Опять?
— Это уже добрая традиция, — отмахнулась Тото. — Не переживай, я им не по зубам. Да и не до них вообще.
— Ну, рассказывай. — Бабушка уселась за кухонный стол и скрестила руки на груди в стилистике «опытный заговорщик». — Подробно.
— Ох уж мне эти сказочки, ох уж эти сказочники! — хихикнула Тото. — Ох уж эти дознаватели! Ну, ничего от вашего брата не скроешь. Нет, Капа с Липой хоть автомобиль под окном обнаружили. А ты что?
— А я читать умею. У тебя на лбу большими буквами написано: первое романтическое свидание закончилось просто великолепно и на ближайшие дни у меня грандиозные планы. Да и холодильник ты мне запаковала так, будто уезжаешь на Северный полюс. Ну, так куда ты уезжаешь?
— Ба, всю эту лирику ты мне сама можешь рассказать, причем дословно. А мне нужен трезвый взгляд со стороны. Вот с твоей точки зрения — имею ли я право на еще одну попытку?
— Имеешь, не имеешь, — усмехнулась Антонина Владимировна, шаря по карманам в поисках мундштука. — Можно подумать, ты сейчас способна прислушаться к голосу разума.
Татьяна устроилась на маленьком диванчике напротив нее, подобрав под себя ноги. Подумала немного и сообщила:
— Представляешь, кажется, способна.
— А вот это плохо, — сказала бабушка.
— Да нет, не плохо. Страшновато.
Нита с любовью поглядела на внучку.
