Он промолчал.
— Бабуля рассказала мне, — продолжала Лина, — что раз в год, в день своего рождения, Мари-Роз всегда ходила на кладбище. Приносила цветы своему отцу. Сегодня, когда я забежала к ней переодеться, бабуля объяснила, как найти его могилу, а цветы мы вместе нарвали на болоте. Второй букет я отнесу Люсьену.
— Из сострадания? — откликнулся Деклан.
— Это все, что мы можем для него сделать.
— А третий?
— Каждый год в день своего рождения Мари-Роз дарила цветы не только отцу, но и матери. Приходила на берег реки и бросала незабудки в воду. Бабуля показала мне где. Откуда она знала? Должно быть, сердцем чувствовала.
Автомобиль мчался вперед, но, свернув к кладбищу, Лина замедлила ход.
— Знаю, ты все еще зол на него — и на меня. Если хочешь, подожди меня в машине. Я не стану тебя винить.
— Зачем тебе это?
— Люсьен — часть меня. Мой кровный предок… и не только. И от этого никуда не уйти. Если я смогла примириться с тем, что за женщина меня родила, если смогла с этим жить, значит, смогу принять и это. И жить с этим.
Она остановила машину, взяла два букетика.
— Отсюда недалеко. Тебе не придется долго ждать.
— Я с тобой.
Он вышел из машины, но не стал брать ее за руку, а Лина уже привыкла к этому жесту близости. Вместе они шли по тропинкам между могилами, мимо кружевного литья решеток, мраморных ангелов, теней, отбрасываемых высокими крестами.
У одной ограды Лина остановилась, толкнула калитку. Могил здесь было много — ровные холмики, простые надгробия. Здесь покоились ее дед и еще множество людей, знакомых и незнакомых, но оставивших свой след в ее плоти и крови. Но сегодня она пришла лишь к одной.
Сжимая в руке букет, она прочла надпись на памятнике: «Мари-Роз. Плоть от плоти моей, кровь от крови».
— Бабуля говорила мне, что Мари-Роз была счастлива. Что она прожила долгую и хорошую жизнь. Быть может, этого недостаточно, чтобы загладить несправедливость, но, сложись иначе… Сложись все иначе, мы с тобой не стояли бы здесь сегодня.
Она хотела положить букет на могилу, но Деклан накрыл ее руку своей. Этот букет — приношение предку и потомку, младенцу и старухе — они положили вместе.
— Люсьен не здесь. Там, дальше, — с трудом выговорила Лина. Голос ее вдруг охрип, и перед глазами встала пелена слез.
В молчании двинулись они в глубину кладбища, из яркого солнечного света — в тень старинных склепов.
Склеп Мане был величествен, как башня средневекового замка, — с резным портиком и тяжелой дверью, с суровым ангелом, вздымающим арфу, как воин вздымает меч.
— Что-то не наводит на мысли о вечном покое, — невесело усмехнулся Деклан.
Перед самым склепом возвышался могильный холм, а на нем простая, выщербленная временем прямоугольная плита с надписью: «Люсьен Мане, 1877–1900».
— А он почему не в склепе?
— Его так и не простили, — объяснила Лина. — Ни за брак, ни за ребенка, ни за позорную смерть. Родители твердили, что он утонул случайно, но все понимали, что это самоубийство. Вот почему Жозефина не хотела, чтобы он лежал в семейном склепе. Но все же похоронила его в освященной земле — иначе было нельзя, вышел бы новый скандал.
Деклан перевел взгляд на склеп.
— Что за бездушная тварь!
— У Люсьена не было, как у меня, любящих дедушки и бабушки. Никто не смягчал удары, нанесенные ему матерью. Был брат-близнец, но он ненавидел Люсьена уже за то, что тот живет на свете. Люсьен был богат, образован, хорош собой, но никто и никогда его не любил, пока не появилась Абигайль. Но Абигайль у него отняли.
Наклонившись, она положила цветы на могилу.
— Он делал все что мог. Не его вина, что этого оказалось недостаточно.
— Ты — сильнее его. Упорнее, мужественнее.
— Надеюсь, что так. И надеюсь, что скоро он обретет покой. На таком жарком солнце цветы долго не продержатся, но каждый из нас делает то, что может.
Сжав крепко губы, она двинулась прочь. Деклан замешкался у могилы: несколько секунд он смотрел на цветы, а затем, словно повинуясь внезапному порыву, извлек из букета один цветок и положил его у самого надгробия.
Лина поспешно надела темные очки — не от солнца, а чтобы скрыть слезы.
— Спасибо тебе.
— Каждый из нас делает то, что может.
Теперь он взял ее за руку, и вместе они пошли к машине.
На обратном пути никто из них не проронил ни слова. Когда автомобиль остановился у дверей хижины, ни Одетта, ни Руфус не показались на крыльце. Все было тихо. В молчании Лина и Деклан вышли из машины, молча она повела его по тропе через болота. С каждым шагом Деклан все яснее вспоминал тот ночной путь: дыхание ветра, крики сов, безжизненный свет луны, тяжелое дыхание убийцы и его сообщницы.
— Может быть, тебе вернуться? Ты бледный как смерть.
— Нет. — Пот заливал его спину, но внутри, под кожей, царил ледяной холод. — Я должен там побывать.
— Уже недалеко.
По сторонам извилистой тропки росли неприметные болотные цветы. Деклан сосредоточился на них, стараясь не думать ни о чем, кроме их неброской красоты. Однако, когда они остановились на берегу реки, он задыхался и перед глазами его все плыло.
— Это было здесь. Прямо здесь.
— Знаю. Мари-Роз приходила сюда, на это самое место. Она чувствовала. — Теперь Лина протянула букет ему, а сама достала из него один цветок.
Деклан бросил букет — и грязно-коричневая вода неспешно понесла нежную прелесть цветов прочь, вниз по течению.
— Не каждому дано положить цветы на собственную могилу.
Лина не могла больше сдерживаться — по щекам ее заструились слезы.
— Прости меня! — Она рухнула на колени, бросила в воду свой единственный цветок, потянулась к руке Деклана. — Прости! Прости за все!
— Не надо! — Он поднял ее на ноги, крепко обнял. — Все хорошо.
— Абби любила его всем сердцем, но он не смог ей поверить. Как и я. Так много горя — и так мало доверия! И тогда, и сейчас.
— Хватит оплакивать прошлое. — Взяв Лину за подбородок, он поднял к себе ее лицо — и сказал то, что, верилось ему, хотел сказать (хотела сказать Абигайль?) с той минуты, когда они положили цветы на могилу Мари-Роз. — Я тебя прощаю.
— Ты — добрее, чем она.
— А ты — сильнее, чем он. Может быть, поэтому нам дан шанс исправить случившееся и начать сначала.
— Или повторить те же ошибки?.. Знаешь, я хочу подарить тебе кое-что еще. Но лучше не здесь. В Доме Мане. Так будет правильнее.
— Хорошо. — Он поцеловал ее руку. — Все будет хорошо.
— Едем туда. Тем более мне нужно забрать свои вещи.
— Хорошая мысль.
