– Скорее они вызвали у меня еще больше вопросов. Я пыталась выбросить из головы все эти новые подробности, но перестать о них думать просто невозможно. Каждый вопрос влечет за собой другой.
– Какой, например?
– Например, почему бабушка так изменилась, когда умер дед.
– В каком смысле изменилась?
Эйдан пожала плечами:
– Она казалась… освобожденной. Все эти разговоры о поездке в Ирландию. Она походила на девушку, собиравшуюся на первый бал. И потом моя мать. Почему она не была похожа на своих родителей? Ни лицом, ни фигурой. А еще ее ранняя седина. Когда умерли ее родители, у них была только легкая проседь. Мама поседела сразу после сорока, и на момент смерти у нее была густая серебристая копна волос.
– Как у Каллена, – кивнул Росс.
– Вам это кажется забавным?
Он покачал головой.
– Я думаю, это семейная черта, и хотя вы пытаетесь все отрицать, вы начинаете верить.
– Может быть. – Она поставила стакан на стол. – Но необходимо нечто большее, чем седина или несколько любовных писем, чтобы убедить меня, что все, во что я верила всю жизнь, – ложь.
– Такое случается намного чаще, чем вы думаете. Взрослым детям сообщают после смерти родителей, что они приемыши, или они узнают, что та, кого они называли матерью, была на самом деле их бабушкой, покрывшей ошибку слишком юной дочери. Как бы мы того ни хотели, жизнь не укладывается в строгие рамки.
– Даже когда знаешь, что такое случается с другими, трудно с этим смириться. Отнеслись бы вы так философски, случись такое с вами? Что, если бы вам пришлось уличить во лжи мать?
Улыбка оставалась на его лице, но какое-то странное выражение мелькнуло в его глазах.
– Чтобы уличить во лжи мою мать, мне нужно было бы знать ее. А поскольку она исчезла из моей жизни еще до того, как я научился говорить, это было невозможно.
Эйдан ощутила приступ сожаления и раскаяния.
– Простите. Я не имела права…
Он оглянулся и с заметным чувством облегчения поднялся с места.
– Каллен, Эйдан и я пьем холодный чай. Хотите к нам присоединиться?
– Спасибо, с удовольствием.
Каллен удобно устроился в кресле рядом с Эйдан и потрепал бросившихся к нему навстречу собак.
Росс принес ему стакан с чаем.
– Понравился тебе сад, милочка?
– О да! Почти так же, как и дом Росса.
Каллен улыбнулся.
– Много вечеров провели мы здесь в горячих спорах. Хотя должен признаться, что в моем случае горячность объяснялась бутылкой хорошего вина.
– Оттуда же и головная боль по утрам, на которую вы мне часто жаловались, – рассмеялся Росс.
Эйдан легко могла себе представить Росса и Каллена, обсуждавших здесь дела, политику или ситуацию в мире. Она взглянула на Росса.
– И кто же одерживал верх в спорах?
– Победителей не было, – твердо заявил Каллен. – Ирландцы понимают, что все удовольствие от спора не в собственной победе или в поражении противника, но в самом процессе.
– Так вот это откуда у меня. Отец часто обвинял меня в пристрастии к спорам. Теперь я понимаю, что это говорила во мне ирландская кровь.
Каллен улыбался, но взгляд его сделался острее, и она отчетливо ощущала, что он ищет в ее лице свои черты. А разве сама она не делала то же самое, когда думала, что он этого не замечает?
Росс молча наблюдал за ними обоими.
– А что тебе еще нравится? – Каллен прихлебывал свой чай, продолжая изучать ее.
– Хорошая литература.
– Художественная или историческая?
– Историческая. Я обожаю биографии, – не задумываясь, ответила она.
Каллен и Росс взглянули друг на друга.
– А в музыке какие у тебя вкусы?
– Я вообще люблю музыку, но особенно классическую. Оперную больше всего.
Каллен приподнял бровь.
– А любимая опера у тебя есть?
– Я люблю все, что я слышала. Но всегда плачу на «Чио-Чио-сан».
Он улыбнулся.
– А сама ты играешь на чем-либо?
– Я никогда не училась, поэтому играю плохо. Но я играю на пианино для собственного удовольствия. А иногда и на скрипке могу сыграть мелодию-другую.
– А другие увлечения? – улыбнулся он. – Мне следует пояснить. Есть что-то, о чем ты могла бы рассказать?
Эйдан рассмеялась. Ей нравилось это поддразнивание.
– Любимого мужчины у меня нет, если вас это интересует. Я люблю работать в саду. Это у нас было общее с мамой.
– Твою мать удачно назвали. Ее тезка, моя мать, развела сад, которым восхищались все в нашем графстве. Воткни она в землю сухой прут, и он бы у нее расцвел.
Каллен заметил, что улыбка на лице Эйдан погасла.
– Прости меня, голубушка. Я не хотел у тебя ничего выпытывать. Это просто… – он развел руками. – Когда я тебя слушаю, мне кажется, я знал тебя всю жизнь. Я забываю, что для тебя все это ново и непривычно.
Эйдан взяла его за руку, сама удивившись этому своему жесту.
– Вы хороший человек, Каллен Глин, и я не хочу причинить вам лишнюю боль после всего, что вы уже вынесли. Я признаю, что я озадачена сходством между членами моей семьи и той, которую вы так долго искали. Но я не могу отречься от своих близких из-за нескольких совпадений.
Не выпуская ее руку, он допил свой стакан и встал.
– Ты права, разумеется. Прости старику его нетерпение. Мы скоро получим ответы. Не вернуться ли нам в Глин Лодж и посмотреть, что нам Кэйтлин приготовила на ужин?
Он обернулся к Россу.
– А ты пойдешь с нами?
Росс отрицательно покачал головой.
– Не сегодня. У меня тут есть кое-какая работа.
– Ты можешь заняться ею позже. Давай, пошли с нами.
– Я полагаю, вам с Эйдан есть о чем поговорить. Быть может, я зайду попозже на чашку кофе.
– Что же, тем хуже для тебя. – Каллен взял Эйдан под руку. – По дороге я покажу тебе мои любимые розы. Мы с Мойрой когда-то собирались засадить ими весь наш сад.
Росс долго смотрел им вслед, а потом снова опустился в кресло и почесывал Мэйо за ушами, пока Миф ее не оттеснил.
– Ревнуешь? – Он еще раз взглянул на старика и молодую женщину, идущих по тропинке рука об руку. – Что ж, мне это чувство тоже знакомо.
– Бриджет, – Каллен откинулся на стуле, в то время как она убирала его тарелку, – не забудьте сказать Кэйтлин, что это была самая лучшая семга, какую я когда-либо пробовал. А ты что скажешь, милочка?
– Я согласна, – ответила Эйдан. – А эти крошечные картошечки и морковочки прямо с грядки! За такую свежесть с вас бы в ресторане взяли немало.
Встав из-за большого стола, они разместились за маленьким круглым столиком у окон, выходящих в сад. Весь последний час они говорили о книгах и о музыке, обнаружили, что любят одних и тех же композиторов и исполнителей.
Если Каллен наслаждался каждым новым таким открытием, Эйдан испытывала странное чувство от такой близости к постороннему, в сущности, совершенно чужому человеку. Хотя чем больше времени она с ним проводила, тем менее он казался ей чужим.
