а на своего отца. У него контракт с вашей организацией, — последнее слово Настя чуть ли не выплевывает из себя, будто пытаясь поразить меня ядом для скорейшего устранения конкурентки.
— Молодей, — вздыхаю я. — Поздравляю. Работай тут, старайся, а я пойду. У меня еще много дел, не хочу тратить на тебя свое время.
— Можно было бы и поуважительнее!
— Удачи, — выставляю я руку, мысленно махая на прощание, и разворачиваюсь в нужную сторону.
— Сбежал от тебя Миша, да? — Вякает Настя мне в спину.
— Никто не сбегал. — Приходится мне развернуться, чтобы не оставлять такое громкое высказывание без ответа. Ведь именно так офис и полнится слухами. Но брови хмурятся сами собой, как будто вместо меня задавая Насте немой вопрос «чегоо?»
— Ну, ну, строй тут из себя. Я все знаю! А ты даже не знаешь, что Миша уехал.
— Знаю, — скрещиваю я руки на груди, прищипывая двумя пальцами документы и прижимая их к себе.
— Далеко-о-о уехал.
— Тоже знаю.
— Прям сам позвонил и рассказал? — Не унимается Настя, так и пытаясь подловить меня на чем-то. Но не на ту напала. Если она хочет таким образом пошатнуть мою уверенность, то не тем занимается. На пустые слова чужого мне человека я точно реагировать не буду. Я росла в таком обществе, что если бы принимала и пропускала через себя все слова говорящих вокруг, то давно бы сошла с ума.
— Ты сейчас что от меня хочешь? — Задаю я вопрос в лоб вместо ответа на вопрос, ведь любой Настю не устроит.
— А мне он позвонил, — ведет она диалог будто сама с собой, стараясь выплеснуть ну прямо все, что знает и не знает, чтобы только кольнуть меня побольнее. — Вот вчера прям звонил, сказал, где он, что делает, когда вернется. А тебе я ничего не скажу! Поняла?! Он выбрал меня, а не тебя. Меня!
— Удачи, — строю я вымученную улыбку и разворачиваюсь. Не хватало мне сейчас еще и бредни сумасшедшей слушать.
Настя какое-то время еще выкрикивает что-то, стоя все там же в коридоре, но я уже не слушаю. Выключаю у себя такую функцию, настраиваясь на другую волну и начиная в голове пропевать песни, которые первыми придут на ум. Все продолжается до тех пор, пока я окончательно не покидаю пространство коридора, закрываясь за дверью своего кабинета.
Что это было? Зачем? Неужели Настя готова так низко пасть, лишь бы рассорить меня с Мишей? Думает, я поведусь на эти старые уловки? Особенно, если учитывать, что она говорила раньше, и как себя вела, то сегодняшнее ее поведение не внушает никакого доверия. Да и если бы Миша ей действительно позвонил, то я бы точно узнала об этом первой же. Будто Настя настолько непредсказуемая. Сразу же стала бы мне написывать и названивать, хвастаясь и унижая. Скорее всего, что и логичнее, Миша связался с Ангелиной Федоровной, а та уже позвонила Насте, чтобы все выложить. К тому же и Настя, наверняка, не стала бы соглашаться на такую работу, где нужно бегать между фирмами, переносить бумажки и составлять всевозможные соглашения. Слишком много действий для нее. Но если поощрением за них будет официально разрешенное пребывание рядом с Мишей, то ясное дело, Настя от такого не откажется. Одно дело она сама стала бы за ним бегать. Это Мишу точно рассердило бы. Но раз работа и ничего не поделать … От безвыходности как будто бы было проще смириться со всем.
Но меня даже такой расклад не устраивает. Если работа только началась, значит, Настя еще много раз будет попадаться мне на глаза. И постоянных стычек и разгневанных речей точно не избежать. Насколько хватит моего терпения?
Чтобы немного переключиться, спускаюсь за кофе. Очереди сейчас нет, что удивительно, поэтому я сразу получаю заветный стакан с ободряющей надписью и цветочной картинкой. За одним из столиков замечаю отца. Даже глазами с ним пересекаться не хочу! Противно. Но … он смотрит на меня. Смотрит, улыбается и машет рукой, как бы приглашая присоединиться к нему. Взгляд исподлобья, медленное моргание и … я выхожу из офисной кофейни. Кругом одни ловушки! Пойдешь сюда — Настя, свернешь туда — отец. И Миша недоступен. Приходится играть сильную девочку, не замечающую никаких препятствий вокруг.
В таком настроении заканчивается мой очередной рабочий день без Миши, но с еще большими неприятностями. А ведь когда-то я просто мечтала, чтобы стать полноправной владелицей этих трех стен и большого окна. Теперь же я умираю от одиночества, презирая даже вид за окном, хотя он во всем виноват в самую последнюю очередь, и то другую.
Проходит еще день. Наступает пятница. Ура. Впереди выходные. Я так рада. Просто слов нет. Как это здорово. Завтра будет очередной день, когда я буду грустить и скучать, не находя себе ни места, ни занятий. Ну, просто праздник какой-то.
В принципе, в таком настроении весь мой день и проходит. Хотя нет … Пару раз мне еще звонит отец, чем еще сильнее расстраивает меня. Вот вроде хочется перестать его ненавидеть, я сама устала от этого самоуничтожающего чувства, раздираемого меня изнутри, но ничего поделать не могу. Слишком много он совершил того, что не прощают. Не знаю, сколько времени мне потребуется, может год, а может и лет десять. Но отец почему-то не может этого понять, пытаясь ускорить процесс сближения, которого между нами нет уже многие годы, а по ощущениям, и столетия.
Под конец рабочего дня, когда я уже мысленно начинаю собираться, ко мне заглядывает Настя. Настроение уходит далеко за отметку «отвратительно». Она обходит мой кабинет, дергает ручку Мишиной двери и расстраивается, что та оказывается заперта. Но Настя не отчаивается и пытается отыграться на мне. Она высказывает какие-то слова в мой адрес, но я совершенно не обращаю на нее внимания, заканчивая свои дела. Не скоро, но Насте становится совсем не интересно ругаться самой с собой, и она уходит, когда я уже начинаю переодеваться в уличную одежду. Но хватает ее надолго. Только упорства … Нужно признать, однако, молодец, идет к своей цели, хотя и не понимает, что ее попытки не имеют никакого смысла.
Только я доезжаю на такси до дома, как вижу прямо перед подъездом свою старушку. Неужели я, наконец, смогу ездить на своей машине? Радость и восторг переполняют меня, что я не сразу замечаю дворецкого Андрея, стоящего рядом.
— Добрый вечер, Анна. Я забрал вашу машину из ремонта. На ней теперь можно ездить еще много лет, и ничего не должно сломаться. —
