Инга послала воздушный поцелуй, зная наверняка — виделись они в последний раз.
Дома все пряталась по своим комнатам: Альберт, как всегда, в кабинете, очевидно, разоблачал в очередной главе деятельность министерства культуры в эпоху застоя. Денис — у телевизора в столовой караулил «Новости», Алина пребывала в спальне.
Инга тихо вошла.
— Привет. — Алина не повернулась к ней. Она теперь часто валялась в кровати, не зажигая света. Не читала и не спала. — Что случилось?
— Ничего. Просто так заглянула. Может, чаю хочешь? Совсем прозрачная стала.
— И хорошо. Худеть всегда приятно.
— Не всегда. Я сегодня одного человека видела. Он тридцать с лишним килограмм сбросил.
— Ни фига себе! По какой системе? Не говори, что гербалайф.
— Рак. Скоротечная форма. Избави, Бог!
— Да уж. — Алина села и зажгла лампу на тумбочке. — У нас в роду такой наследственности нет.
— Это не наследственное заболевание. — Инга присела на край кровати.
— Неизвестно. Американцы утверждают, что наследственное и заразное. На определенных стадиях. Ты руки мыла?
— Может, надо одеколоном протереть? — Инга с испугом посмотрела на свои длинные пальцы, поблескивающие кольцами.
— Ладно, бывают вещи и похуже. Вот книжку выпустили — «Жизнь после смерти», а у меня получается — смерть при жизни.
— Все устроится, девочка. У тебя ещё все впереди. И у Анны тоже… Ты думаешь, она жива? — Неожиданно высказала Инга мучившую её мысль.
— Не сомневаюсь. Имею доказательства.
— Доказательства?
— Жива она, жива! Очень даже не плохо устроилась. Вот это меня больше всего и огорчает.
— Что ты говоришь, Лина? Ты с ума сошла!
— Нисколько. Клянусь, не задумываясь, вот этими руками придушила бы её. — Алина бросилась лицом в подушки.
— Успокойся, детка. — Инга погладила её спину. — Послушай меня внимательно. Я давно хотела сказать… Нет, не хотела, — должна была… Инга набрала полную грудь воздуха. — Это все ерунда, что вы там с Анной не поделили… В Боткинской, умирает твой отец. Настоящий отец.
Поднявшись, Алина недоверчиво заглянула матери в лицо.
— Не слабые у тебя шуточки. Ты что, так меня развеселить хочешь?
— Чему уж тут радоваться? — Инга отвела глаза. — Факт остается фактом. Прости, прости меня, детка…
— Ах, что за проблемы через четверть века! — Алина снова легла. — Если честно, я всегда подозревала что-нибудь подобное. Но меня эта физиологическая подробность не очень волнует. Какая разница, кто зачал? Если этот тип даже не знал о моем существовании.
— Он и теперь не подозревает. А я вот сомневаюсь, может, должен знать? — Напряглась Инга. — Как это с точки зрения высшей справедливости?
— Сходи в церковь, с батюшкой посоветуйся, — усмехнулась Алина. — А с точки зрения моей справедливости, надо у Альбертика нашего в ногах валяться и прощения просить, что вкладывал в чужого ребенка и деньги, и нервы!
— Да он был счастлив! Получить такую очаровательную девочку… А то росла бы какая-нибудь кувалда с отвислыми щеками. И вдобавок — зануда.
— Тот-то хоть красив?
— Был — само обаяние. Глаза как васильки, волосы русые, чуть волнистые есенинским чубом на лоб падали… А голос… Ну, тут пол-Москвы обмирало. Никто устоять не мог. Никто…
— Значит, у меня где-то братишки бегают?
— Двое взрослых. И уже дети есть, Валькины внуки. Живут хорошо — один в киоске торгует, другой по компьютерам. Инженер, наверно.
— Мои племяннички… Вот жизнь была бы интересная! Братик в киоске! Мог бы китайскую косметику за полцены сестре загонять…
— Прекрати! Человек умирает… Я понимаю — никаких чувств быть не может, но ведь жалко…
— Меня жальче, — сжала губы Алина.
— Может, сходишь к нему? Просто так… ну, скажешь, дочка Инги Лаури. Хоть взглянешь. Слово доброе молвишь. Чтоб потом обидно не было…
— Не будет… Да ему и не надо ничего знать, мам. Если загробная жизнь есть — все там встретимся. Если нет — зачем ему перед смертью такое потрясение — мол, росла где-то, никогда отца не видя, дочка-красавица, умница…
— Да, он о девочке мечтал… И не узнает, что имел двоих.
— Двоих!? У меня, выходит, ещё сестра есть? Ну и тенор твой — прямо племенной производитель. Она-то кто? Может, в Ла Скала солирует?
Инга отрицательно покачала опущенной головой, крутя в руках ароматный платочек с собственной монограммой и все ещё не решаясь на признание.
— Видишь ли… двадцать пять лет назад, когда Вера Венцова пришла в театральную мастерскую, она была очень хорошенькая. Простушка, конечно. Ни блеска, ни образования, но… Знаешь, такая свеженькая провинциальная невинность с толщенной косой… Она слету в солиста влюбилась, да так, что весь театр смеялся. На последние гроши покупала цветочки в магазине ВТО и с билетершей на сцену посылала к финальному занавесу. А если Валентина за кулисами встретит — пряталась. Ей всего-то восемнадцать было…
— Ну? — Перебила Алина. — Ты на мой вопрос ответь, а потом о Вере рассказывай.
— Я постепенно продвигаюсь, издали.
— Чтобы не пугать?.. — Алина подалась вперед и уставилась на мать круглыми от изумления глазами. — Анна?..
Инга кивнула:
— Я об этом поздно догадалась. Когда вы уже подростками были и такое сходство проявилось…. Осторожно порасспрашивала Валю… вышло, что все совпадает. Не зря вас судьба свела.
— Мама, да ты понимаешь, что произошло?! — Алина вскочила. — Вы с Верой — преступницы!
— Вера не догадалась.
— И Анна тоже?
— Естественно. Никто, кроме нас с тобой не знает.
— Кошмар какой-то! — Алина зажала уши. — Звон стоит, как в соборе… Нет, я все-таки не понимаю… А как же голос крови? Почему она меня все время изводила? Почему теперь предала? Так даже со случайными приятельницами не поступают…Так вообще нельзя людей мучить! — Алина разрыдалась, и вдруг начала хохотать. — Вот… вот будет смешно, когда… когда Денис узнает… А Михаил! — Смех сотрясал её тело. Инга изо всех сил прижала к себе дочь.
— Перестань! У тебя истерика.
— Нет… Нет… смешно, жутко смешно… — Алина вдруг успокоилась и уставилась в одну точку. Оттолкнув мать, села на пуф у зеркала и обратилась к своему отражению:. — Значит, месть теперь отменяется? — Уголки губ искривились, казалось, она сейчас закричит.
— Успокойся, деточка! Я вызову врача, я… я сама сейчас умру!.. Какая месть, какой Михаил?
— Это у тебя истерика, мама… А ты ещё не знаешь самого интересного Анна увела моего жениха! — Она громко всхлипнула и бурно, по-детски, заплакала…
