нарастать, с подбородка стекает слюна.
– Пожалуйста, позвольте мне уйти.
Я хочу ее предупредить. Сказать ей, что для этого уже слишком поздно. Выхода отсюда нет. Это ловушка, и когда она закрывается вокруг своих жертв, решетки становятся постоянными. Когда я слышу глухой удар и девушка начинает кричать, я дышу ровно. Вдох, выдох. Еще один крик, кто-то плачет. Вдох, выдох.
– Вы здесь, чтобы служить Господу. Вы дали клятву, и я и мои Сестры здесь, чтобы убедиться, что вы ее сдержите. – Голос Старшей на удивление безмятежный. – Мы спасем вас от адского огня вопреки вам. А теперь перестань хныкать и возвращайся к столу.
– Зачем? Я думал, мы пришли сюда, чтобы…
Еще один удар и визг боли.
– Вы здесь, чтобы делать, как мы говорим, как велит Пророк!
Некоторые девушки плачут. Они искренне верили, что в Монастыре они будут в безопасности, что они останутся нетронутыми. Дурочки.
Я попала в эту ловушку, полностью осознавая прутья и ржавые металлические части, обещавшие боль и отчаяние. Я сделал это для Джорджии.
Я найду ее убийцу. И тогда я отплачу за то, что с ней случилось, кровью.
Адам.
Она сидит на кровати, опустив глаза, когда я вхожу в комнату. Красные линии проходят по каждой ее щеке. Сестры тренировали ее горло, как я велел.
Я закрываю за собой дверь.
Она не двигается, не раздевается и не падает на колени, как я сказал.
Я вздыхаю и снимаю ремень. Это привлекает ее внимание. Она смотрит вверх, в ее глазах тот же огонь, что я видел вчера.
– Снимай.
Она знает, что я имею в виду ее белое платье. На мне черные брюки и темно-синяя рубашка на пуговицах – мой деловой костюм. Для меня игра в белоснежных людей закончилась. Но не для нее.
– Зачем? – Слово едва слышно с ее розовых губ.
– Разве Сестры не говорили тебе не задавать вопросы? – Я провожу ремень через ладонь.
– Что ты собираешься делать? – Ее глаза встречаются с моими.
– Сегодня вечером я собираюсь преподать тебе урок послушания. После этого посмотрим.
– Я не собака.
Вызов в ее голосе посылает через меня ток, который кончается в моем члене. Он напрягается, упираясь в ширинку.
– Ты уже выпросила три удара. – Я позволяю ремню свисать сбоку. – Хочешь еще?
Она тяжело сглатывает.
– Снимай платье и становись на четвереньки, как хорошая собака. – Мое сердце бьется о ребра, опьяненное мыслью о ее обнаженной плоти, покрасневшей от моего ремня.
С еще одним взглядом, который выражает чистую, неразбавленную ненависть, она встает и стягивает платье. Дюйм за дюймом я вбираю в себя каждый кусочек восхитительной кожи.
– Я вижу, что Сестры уже приступили к процедуре депиляции. – Я смотрю на голость между ее ног, кожа там все еще розовая и раздраженная. Я хочу провести по нему губами, языком, членом.
Она ничего не говорит и забирается на кровать, держа бедра вместе, скрестив лодыжки, и выдыхает. Ее волосы ниспадают каскадом по обе стороны от ее лица, скрывая его от меня.
Я встаю позади нее. Когда я вижу ее голую киску, у меня слюнки текут. Это идеальный розовый тюльпан, нетронутая середина которого, вероятно, самая сладкая вещь, которую я когда-либо пробовал. Крепче сжимая пояс, я сосредотачиваюсь на ее дисциплине. Она вещь, а не человек. Я начал повторять эту мантру, когда впервые стал Защитником. Это был единственный способ сделать то, что было необходимо. Теперь я понимаю, насколько я болен. Я хочу ударить ее. У меня от этого слюнки текут.
Раньше я лгал себе – я делаю это для их же блага. Им будет намного, намного хуже позже, если я не сломаю их сейчас. Эти слова такие же пустые, как и мое больное сердце. Я причиню ей боль, потому что хочу, потому что я чертовски этого жажду, потому что я стал монстром, как этого хотел мой отец. Он такой же монстр.
Отступая, я наслаждаюсь моментом перед ударом. Прелюдия. Яростно замахиваясь, я рисую красную полосу на ее заднице.
Она вскрикивает, ее лодыжки раздвигаются, а голова опускается. Я не даю ей отдохнуть. Моего зверя нужно накормить. Я бью снова, ее агония достигает моих ушей в изысканном крике. Откинувшись назад, я прикладываю еще больше силы к последнему удару, позволив коже ремня пройти немного ниже, образуя полосу на ее нежнейшей плоти. Ее вой зажигает все рецепторы удовольствия в моем мозгу, мой член готов разорвать мои брюки.
Сжимаясь, она переворачивается в позу эмбриона.
– Мы еще не закончили этот урок. – Я указываю на коврик.
Она смотрит на меня из-под занавески ангельских волос, затем отрывается от кровати, ее колени с ужасным стуком ударяются об пол.
Я застегиваю ремень и сажусь перед ней, пока она смотрит в пол.
– Вот так каждую ночь, понимаешь?
Она кивает.
– Ты можешь сделать так, чтобы этого не было. – Я хочу потрогать ее волосы, успокоить ее. Я не должен. – Далила.
Она смотрит вверх, в ее светло-серых глазах блестят слезы.
– Я понимаю.
– Так-то лучше. – Провожу пальцем по красным отметинам на ее щеке.
Интересно, сколько ей нужно самообладания, чтобы не вздрогнуть от моего прикосновения? Ее глаза не отрываются от моих, хотя они не дают мне никакого представления о том, что происходит у нее в душе. Это вовсе не окна, а стальная стена, за которой она прячется. Не то, чтобы я мог ее винить за это.
– Как прошла твоя тренировка рвотного рефлекса сегодня, ягненок?
Она пожимает плечами, ее узкие плечи едва поднимаются.
– Я все еще давлюсь.
Я хватаю ее за подбородок.
– Открой.
Она это делает, и я прижимаю пальцы к ее мягкому языку и к задней части горла. Когда она давится, я отступаю, затем делаю это снова, и снова, и снова. Слюна течет по ее подбородку.
Я убираю пальцы и просто восхищаюсь ее слегка встрепанным видом – слезящимися глазами и сочным красным ртом.
– Ты лучше, чем вчера. На это потребуется время. Но это необходимо.
– Зачем?
– Вот и снова вопросы. – Я провожу пальцами по пряжке ремня. Она не смотрит вниз, но я знаю, что она видит угрозу. – Кроме того, ты знаешь почему.
– Пророк сказал, что здесь мы будем в безопасности, что мы…
Я ухмыляюсь:
– И вы этому поверили?
Не знаю почему, но у меня такое ощущение, что она играет со мной. Это беспрецедентно, и я не могу сказать, нравится мне это или нет. Я подозреваю, что нравится.
Наклонившись вперед, я хватаю ее
