— Боишься? — спросил Денис, увидев, как опасливо она посматривала в сторону, где скрылся обидчик, не решаясь сделать шагу.
Не хотела уходить она с этого места, чувствуя себя в безопасности, пока рядом так неожиданно появившийся спаситель.
— Да.
— Далеко живешь?
— Не очень. Там, — она указала рукой в противоположную от дома Дениса сторону. — В одиннадцатом доме.
— Пошли, провожу.
Она лишь кивнула. Шли они молча. Только изредка Денис ловил на себе ее взгляд. Удовлетворенный, любопытный, с намеком на улыбку. На вид ей лет семь, может быть, восемь.
Они прошли вдоль дороги по тротуару, окружили один дом и встали у подъезда.
— Меня Юля зовут, — сказала девочка. — А тебя?
— Тебе зачем?
— Просто, — она пожала плечами и замялась.
— Денис, — он усмехнулся.
— Пока, Денис.
— Пока, Юля.
1994 г.
— Уходи, — беззвучно шевельнул губами Денис и махнул рукой, взглянув в окно. — Иди.
Отец ушел, не мог долго прощаться. А Татьяна все стояла на платформе, глотая слезы. Всегда поражался чувствительности сестры. Для нее поплакать, как голод утолить или жажду. Легко так слезы у нее катились из глаз, беззвучно. Так и стояла она, улыбалась, изредка вытирая мокрые щеки. Никак не мог привыкнуть к ее новой прическе. Длинную косу обрезала до плеч, челку выстригла и короткие пряди у лица. Волосы у них обоих густые, темные, непослушные. Надоело, говорит, с хвостом ходить. Что толку, длинные волосы носить, если распустить нельзя. А с распущенными не могла ходить, мешали они ей. И глаза ее голубые, теперь, в обрамлении темных волос, еще больше казались, ярче, глубже. А лицо бледнее.
И Денис стоял и смотрел в окно, не двигаясь, не лишая сестру последних мгновений. Два года — не день. В идеале, может через год увидятся, и то пока говорить рано. А так, только два года и ждать им его возвращения. Прикоснулась пальцами к губам, послала ему воздушный поцелуй, и, прошептав: «Люблю тебя», сунула руки в карман легкого плаща и пошла прочь.
И у самого в груди защемило и в глазах, кажется, от слез защипало. Все-таки проникся общим чувством горечи расставания, вдохнул соль пролитых родителями и друзьями слез. Жалко, что Вадим не смог прийти, рвался, но не смог. Хоть накануне и виделись, так хотелось, чтобы в эту минуту он тоже был здесь.
Денис сел на свое место у окна и отвернулся, не видел, как мимо пронесся высокий светловолосый парень. Он почти бежал по перрону и заглядывал в каждое окно.
— Деня! — крикнул Вадим.
— Шаурин, не тебя ищут? — спросил Женя Боголюбов, лежащий на верхней полке.
Денис глянул в окно и увидел промелькнувшую голову друга. Бросился к выходу, но проводница преградила путь:
— Куда? Через минуту отправляемся!
— Я быстро, — пообещал он и выскочил из вагона. Вадим тут же заметил его и, подбежав, стиснул в объятиях.
— Деня, — хлопнул его по щекам, уткнувшись своим лбом в его, — служи, звони, пиши. Главное не теряйся.
— И ты, Вадя, без меня смотри дел не натвори. Приду — разберемся, а чтоб без меня, ни-ни!
— Куда ж я без тебя, один не вывезу, — усмехаясь, согласился друг.
— То-то же. Меня слушай. Слушай меня и все хорошо будет, — приговаривал Денис, хлопая друга по спине.
— Так, солдатик, а ну давай обратно! Быстро в вагон! — окрикнула нетерпеливо проводница.
— За Танюхой присмотри. — Денис отлип от друга и взбежал по ступенькам. — Присмотри за Танюхой, Вадя. Она такая наивная, глупая, блин…
— Присмотрю, — пообещал Вадим.
Когда состав дернулся, вагон огласили крики. Разнесся громогласный ор. Денис некоторое время стоял в тамбуре, слушая, как стучит и скрипит железо, нехотя двигаясь по рельсам. Смотрел в мутное дверное стекло, за которым медленно проплывали высокие дома и мелкие строения родного города.
Проводница улыбнулась:
— Чего пригорюнился? И не заметишь, как два года пролетят.
— Главное, чтоб не в голову.
Женщина посмотрела на него недоуменно, но он только хлопнул дверью, шагнув в вагон.
Обычно призывников отправляли отдельным эшелоном, но не в этот раз. Их толпу определили в «гражданский» вагон. Рядовые пассажиры готовились не сойти с ума. И правильно. Учитывая, что это был обычный плацкартный вагон. И в нем уже царил хаос. Бойцы поделились по интересам, хотя об особом разнообразии трудно говорить, так как единственно привлекательным для них, как ни удивительно, сейчас была водка. Ни проводница, ни сопровождающие их сержант Томилин и капитан Еремеев, не могли удержать их пыл. Да и не пытались. Последние двое даже с удовольствием присоединились к гуляющей компании, бродя от одного столика к другому.
В их «купе» парни также перетасовались как карты в колоде. Боголюбов лежал на своей полке и громогласно декларировал «солдатские записки». С собой у него был блокнотик, унаследованный то ли от старшего брата, то ли от старшего друга. Неизвестно и неважно. Главное, что все в этот момент внимали его зычному голосу, постепенно впадая в уныние. Ничего оптимистичного эти мемуары не навевали, скорее, предупреждали: легко не будет. Денис тоже слушал. Но только вполуха, от этих советов уже голова ломилась. «Явки… пароли…» На месте нужно определяться, а не растопыривать крылья раньше времени. Обломают.
За окном проносились картинки — быстро, яркими фрагментами, так же, как и воспоминания. Разные они, — и хорошие, и плохие, унылые, веселые… разные… От плохих не избавишься, им просто можно выделить отдельную камеру, закрыв на пожизненное. Но даже у таких есть право на «прогулку».
Точно знал, что призовут; предполагал, когда случится, но, словно как в море котенка закинули. Еще недавно уплетал Танькин пирог с яблоками и корицей, а сейчас сидел в вагоне с настроенными на крайности головорезами. И сам такой. Наверное.
Даже если противиться ностальгии по прошлому, отталкивать от себя ненужную сентиментальность, в такой момент — бесполезно. Прошлое еще дышит в затылок, наступает на пятки, а что-то новое надвигается с фатальной неизбежностью. А ты как волчок, юла, крутишься на месте, то ли отбиваясь, то ли закрываясь… думаешь, к кому лицом повернуться. А выход всего один — к настоящему.
Все вспомнилось. И учеба в техникуме, и школьные друзья, и папины нагоняи, и ссоры с сестрой, и даже девочка, которую когда-то защитил. Юлька, кажется… Милая малявка. Несколько раз сталкивались с ней у гардероба. Всегда спрашивал: «Обижают?» — «Нет», — говорила. А последний раз на парадной линейке видел ее. Она была одной из тех, кто для выпускников вальс танцевал. Придумали им такое поздравление. Подросла она. Нелепо на лице косметика смотрелась, но не умаляла ее красоты и детской неискушенности на лице. Всех девочек накрасили, чтобы они яркими бабочками порхали в танце. Старательно отводил взгляд, но все равно к ней возвращался. Трудно было не реагировать на ее улыбку. Казалось, что только ему она и улыбалась.
