— Галка определенно собиралась быть, — твердо заявил Владик Капица.
Он работает вместе с нею в Лилькином секторе, а до этого учился с ней в институте. Им обоим по двадцать семь, и все ждут, когда они наконец распишутся. Отношения у них давно, я бы сказала, семейные. А что не регистрируют брак, так это их личное дело.
— Может, ты ей позвонишь? — предложил Юрий Владимирович. — Я б позвонил сам, да боюсь, она воспримет это, как контроль со стороны начальства. А я-то знаю: раз Галины нет, значит, дело серьезное. Тем более, сегодня она и впрямь не особо нужна.
Галка действительно ответственный человек — полная противоположность любимому брату.
— Тетя Валя? — прокричал в трубку Владик (у нас по городскому телефону плохо слышно). — Галку можно? Что? Подождите… что? Как? Почему? Когда? Но ведь… нет, это… вы уверены, что это… может, что-то еще можно? Да, да, простите. Я сейчас приеду. Нет, я приеду. Наверняка надо что-нибудь сделать. Вы нитроглицерин выпили? А почему? Что значит, незачем? А Галка? Галка вам не дочь? Перестаньте! Я еду.
Владик нажал на рычаг, но трубку почему-то не положил, а стал в недоумении изучать, словно где-то у мембраны таился ответ на все загадки мира. Изучал он довольно долго, мы же не сводили с него глаз. Первой не выдержала Вика.
— Ну, не томи! — потребовала она. — Что с ним? Он что, женился?
— Нет, — даже как-то равнодушно возразил Владик, снова уставившись на дырочки в трубке. — Кажется, он умер.
— Интересные у вас, молодых, шутки, — почесал плохо выбритый подбородок Иван Иванович.
Юрий Владимирович молча подал стакан воды, Владик оставил наконец телефон в покое и принялся жадно пить, потом спросил:
— Я поеду к ним, ладно? Галка в морге, у тети Вали истерика. О боже! Просто не верится.
— Автомобильная авария? — мрачно уточнил Германн. — Конечно, езжай.
У Углова была машина, и водил он ее весьма рискованно. По крайней мере, я каталась на ней всего один раз и твердо заверила, что второго не будет.
— Нет, не авария. Он отравился.
— Насмерть? — так и подскочила Анна Геннадьевна. Она обожает обсуждение болезней, что чужих, что собственных. Правда, саму ее бог ими обидел — несмотря на пятьдесят с хвостом, она могла похвастаться разве что начальной стадией варикозного расширения вен. Это не мешало ей постоянно обследоваться, утверждая, что ее недуги носят скрытый характер.
— Насмерть.
— Говорила я, что эти импортные продукты — сплошная химия, — кивнула Анна Геннадьевна, разрываясь между сочувствием и удовлетворением. — Да еще и просроченные. Напишут что-то на упаковке вот такусенькими буквами, а что там за год указан — поди разбери. Удивляюсь, как не все мы еще отравились. У меня, например, уже много лет бывают приступы тошноты, а разве кто обратит внимание? Или это аппендицит? Нет, аппендицит я определять умею. Надо встать на носочки и резко опуститься вниз. Если сразу завопишь, значит, он, родимый — аппендицит. А у меня общее отравление организма химикалиями. Мало нам нитратов, теперь придумали еще какие-то нитриты, да еще насуют всяких Е с номерами, а это вроде бы сущий яд.
— Погодите! — опомнился Андрей Глуховских. Ему было труднее всего — он Сережкин друг. — Мы же вместе с ним ходили за грибами. Позавчера, в субботу. И все было нормально.
— Да, — глухим голосом откликнулся Вадик. — Он отравился грибами.
— Но ведь… о господи! Неужели грибами насмерть?
— Бледной поганкой. Так говорят врачи. От нее фактически не лечат. Могла бы и Галка, и тетя Валя. Их бог спас. Он насмерть, а они здоровы.
Вадик словно монотонно читал заученный текст. Андрей же, наоборот, почти закричал на грани истерики:
— Не неси чушь! Бледная поганка! Я знаю грибы, как свои пять пальцев! Я все проверял — и свои, и его. Не было там никакой бледной поганки, не было! Ты меня что, за идиота держишь?
— Так говорят врачи.
До слов «бледная поганка» я полагала, что тошнее мне уже не будет.
Ведь, несмотря ни на что, я относилась к Сережке хорошо. По большому счету у него имелся всего один недостаток, однако этот недостаток столь крупными буквами был написан у него на лице, что позволяющая себя обмануть женщина в некотором роде сама напрашивалась на обман. Последнее относится и к Лильке. Но Сережка — чужой, а Лилька — своя, родная, и вот я, чтобы ее успокоить, мысленно бедного убила, да и вообще вела себя с ним последнее время по-хамски. А теперь он умер, и я навечно останусь перед ним виновата. Конечно, это эгоизм — думать в подобной ситуации о себе и своей вине, а не только о нем. Да, ничего не попишешь — в глубине души я эгоистка. Как ни борись, полностью переделать себя, наверное, невозможно?
Только все эти переживания оказались цветочками, а вот от бледной поганки у меня вдруг моментально захолонуло сердце. Когда я была маленькой, я придумала такое… поверье, что ли? Колдовство? Короче, я была уверена, что с искренним и сильным чувством произнесенные слова обладают магической силой. Они реализуются. Началось все со случайного совпадения. Одна моя одноклассница ненавидела Лильку и постоянно ее дразнила. Я как-то раз жутко обозлилась и сказала: «Вот ты довела ее до слез, и за это с тобой случится такое, что наплачешься сама, да еще хуже. Потому что все должно быть по справедливости». И в тот же день, представьте себе, эта девочка сломала ногу, причем очень серьезно. Я была совершенно потрясена. Сейчас я думаю — возможно, и не в совпадении дело. Дети ведь внушаемы, да и многие взрослые тоже. На чем, подозреваю, основаны наведение порчи и тому подобные чудеса.
Как бы там ни было, в мою душу эпизод впечатался намертво. Долгое время меня не покидало сознание собственной власти над окружающим миром. Я была убеждена, что, если всерьез захочу, могу добиться почти всего. Подобное сознание несколько пугало и заставляло вести себя предельно осторожно, зато помогало прощать своих ближних. Стоит ли сердиться на человека, которого ты можешь победить одним пальцем?
Разумеется, с возрастом я выкинула эти глупости из головы. И вот теперь… теперь забытое ощущение нахлынуло на меня снова. Я вслух пожелала Сережке смерти от бледной поганки, и она наступила. Произнесенное мною с искренним и сильным чувством реализовалось. Это неправда, это сон!
Краем сознания я заметила, как зарыдала Вика. В мозгу билась одна и та же мысль: «Я выдержу, я выдержу. Главное, чтобы ничего не поняла Лилька. Она не выдержит».
Лилька поняла. Ведь детское поверье было для нас общим.
— Это я его убила, — резко вскрикнула она. — Я, я!
Она начала бессвязно что-то бормотать, я различала «бледную поганку», и «смерть», и «колдовство». О господи! Наверное, следует дать ей пощечину. Так поступил однажды папа, когда у нее была истерика. Он утверждал, что в противном случае человек способен задохнуться. Моей подруге и впрямь, казалось, не хватает воздуха. Да, но попробуйте вот так вот взять и ударить живое существо, даже врага. А тем более родного.
